Ассегай. Уилбур Смит

удивился, увидев наконечник незнакомого образца. Выковали его из ножки котелка толщиной с мизинец Лусимы с таким расчетом, чтобы он как можно глубже входил в тело крупного животного, например слона. Средневековые английские лучники били по защищенным доспехами французским рыцарям стрелами, наконечники которых имели один большой зуб. Здесь зубцов было много – крошечных, как рыбья чешуя, зазубрин, благодаря чему стрела проникала в плоть практически без сопротивления. Именно поэтому вытащить наконечник по входному каналу было невозможно.

      – Быстро! – шепнула Лусима. – Привязывай!

      Леон уже приготовил петлю и теперь надел ее на острие и затянул за первым рядом зубцов.

      – Готово.

      – Держите его. Держите крепче, чтобы он не дергал бечеву и чтобы она не оборвалась, – предупредила Лусима моранов, и все четверо налегли на распростертого Маниоро. Она повернулась к Леону. – Тяни, сын мой. Тяни со всей силой. Вытащи из него зло.

      Леон обмотал бечеву вокруг запястья и потянул. Лусима снова принялась читать заклинание. Тонкая нить напряглась. Тянуть следовало осторожно, плавно, без рывков – острые как бритва зубцы могли легко перерезать кетгут, – и он добавлял понемногу, по чуть-чуть. Петля затянулась туже… еще туже… но стрела оставалась на месте. Леон уменьшил нить, обернув ее еще раз вокруг запястья, и слегка переменил позу, выравнивая плечи по углу, под которым стрела вошла в ногу Маниоро. Теперь он тянул двумя руками, не обращая внимания на режущую боль, с которой кетгут впивался в кожу. Под рваной рубашкой вздулись плечевые мышцы, на шее выступили жилы, лицо потемнело от напряжения.

      – Тяни, – прошептала Лусима, – и пусть Мкуба-Мкуба, величайший из великих богов, наполнит силой твои руки.

      Между тем четверо взрослых мужчин с трудом удерживали мечущегося на ложе Маниоро. Резких, похожих на рык криков не гасил даже кляп из слоновьей шкуры, сумасшедшие, налитые кровью глаза грозили вот-вот выскочить из впадин глазниц. Захваченный петлей, наконечник продирался наружу, поднимая разорванную и распухшую плоть, но зубья намертво вцепились в мясо.

      – Тяни! – заклинала Леона Лусима. – Сила твоя превосходит силу льва. Сила твоя – сила М’бого, великого буйвола.

      И наконечник пошел. Сначала с едва слышным рвущимся звуком из раны показался второй ряд зубчиков, потом третий. Теперь из развороченной плоти высовывалось уже два дюйма темного от крови острия. Оставалось еще одно, последнее усилие, и Леон взял паузу. Расслабился на секунду, потом уперся ногами в землю, поиграв желваками, стиснул зубы, сделал глубокий вдох и потянул. Из мяса нехотя вылез еще дюйм железа. А потом из раны хлынула вдруг густая струя наполовину свернувшейся черной крови и багрового гноя. От мерзкой вони даже у Лусимы перехватило дыхание. Впрочем, нет худа без добра – смазанный зловонной жидкостью обломок древка выскользнул из раны легко и почти без усилий, как некий плод из чрева зла в страшный миг своего рождения.

      Леон не устоял на ногах и повалился