Крестоносец. Бен Кейн

мы молча: я не испытывал нужды в беседе, раз король не хотел говорить, он же пребывал в задумчивости. Мы проехали близ реки, направляясь к городским стенам, и вскоре оказались на открытой местности. Над головой мчались облака, проблески синевы напоминали о том, что где-то за ними прячется солнце. Ветер подхватывал и уносил дым, выходивший из крыши крестьянского дома. Хотя деревья стояли голые и черные, зелень живых изгородей потемнела, а дорога сделалась грязевым морем, в обжигающе-морозном зимнем воздухе ощущалась свежесть. Вдалеке залаяла собака. Галки болтали и переругивались друг с другом на ближайшем стогу, яркоглазый дрозд подглядывал за нами из усыпанного ягодами куста падуба. Заяц скакал через оставшуюся на поле стерню. Двое краснощеких мальчишек, собирающих хворост, помахали нам.

      – Как хорошо оказаться вдали от всех, Руфус, – сказал Ричард. – Дни, подобные этому, – пир для души.

      Я удивленно уставился на него – на короля нечасто находила чувствительность.

      – Легко любить природу весной и летом, когда все зеленое и в цвету, – продолжил он. – Но в зиме есть своя прелесть.

      – Это так, сир. Морозный день вроде этого заставляет дождливую пору казаться более сносной.

      – Хорошенько это запомни. В следующий раз настоящую зиму мы увидим бог весть когда. – Ричард вновь стал деловитым. – Прогулка наша, увы, не может длиться долго. Давай заглянем в лес, а потом повернем обратно.

      Мы поехали дальше. Я вновь посмотрел на зайца, еще не добежавшего до края поля.

      – Если бы ветер немного успокоился, неплохой был бы денек, чтобы спустить сокола на вон того приятеля.

      Улыбка.

      – Ты становишься одним из нас, Руфус.

      Он не собирался смутить меня, но я поежился в седле. Больше десяти лет минуло с моего насильственного отъезда из Ирландии. Мечты о возвращении посещали меня все реже. Да, я хотел стать лордом Кайрлинна, нашего родового владения, но это желание было не таким горячим, как прежде. Меня угнетала другая вина. Поступая так, я пятнал доброе имя отца и матери, подло убитых.

      – Я говорю тебе это не в укор, Фердия, а в похвалу.

      – Да, сир.

      Это еще не все, подумалось мне. Он называл меня настоящим именем, лишь когда бывал настроен серьезно.

      – Ты поклялся мне в верности, Фердия, а также принял крест. Если ты человек честный, а я знаю, что это так, ты должен понимать, что пути обратно в Ирландию пока нет.

      Удивляясь его проницательности, я посмотрел ему в глаза:

      – Вы знали, что я думаю о Кайрлинне, сир.

      – Лицо твое по большей части как открытая книга.

      Он издал тот заразительный низкий смех, какой вырывался у него в минуты истинного веселья.

      Я почувствовал, что щеки мои заливаются румянцем, как у незрелого юноши. Я всегда старался подражать Ричарду, искусно скрывавшему свои чувства, но покуда не слишком преуспел.

      – Бог создал тебя таким, Фердия. Это не так уж плохо.

      Вот почему Беатриса с такой легкостью читает мои мысли,