Дело Артамоновых. Максим Горький

что она не решается следовать за гостем. Она была женщина умная, с характером, не подумав – ничего не делала, а тут вышло как-то так, что через час времени она, возвратясь к мужу, сказала, смахивая слезы движением длинных, красивых ресниц:

      – Что ж, Митрич, видно, и впрямь – судьба; благослови дочь-то.

      Вечером она подвела к постели мужа пышно одетую дочь, Артамонов толкнул сына, парень с девушкой, не глядя друг на друга, взялись за руки, опустились на колени, склонив головы, а Баймаков, задыхаясь, накрыл их древней, отеческой иконой в жемчугах.

      – Во имя отца и сына… Господи, не оставь милостью чадо мое единое!

      И строго сказал Артамонову:

      – Помни, – на тебе ответ Богу за дочь мою!

      Тот поклонился ему, коснувшись рукою пола.

      – Знаю.

      И, не сказав ни слова ласки будущей снохе, почти не глядя на нее и сына, мотнул головою к двери:

      – Идите.

      А когда благословленные ушли, он присел на постель больного, твердо говоря:

      – Будь покоен, все пойдет, как надо. Я – тридцать семь лет безнаказанно служил князьям моим, а человек – не Бог, человек – не милостив, угодить ему трудно. И тебе, сватья Ульяна, хорошо будет, станешь вместо матери парням моим, а им приказано будет уважать тебя.

      Баймаков слушал, молча глядя в угол, на иконы, и плакал, Ульяна тоже всхлипывала, а этот человек говорил с досадой:

      – Эх, Евсей Митрич, рано ты отходишь, не сберег себя. Мне бы ты вот как нужен, позарез!

      Он шаркнул рукою поперек бороды, вздохнул шумно.

      – Знаю я дела твои: честен ты и умен достаточно, пожить бы тебе со мной годов пяток, заворотили бы мы дела, – ну – воля Божья!

      Ульяна жалобно крикнула:

      – Что ты, ворон, каркаешь, что ты нас пугаешь? Может, еще…

      Но Артамонов встал и поклонился в пояс Баймакову, как мертвому:

      – Спасибо за доверие. Прощайте, мне надо на Оку, там барка с хозяйством пришла.

      Когда он ушел, Баймакова обиженно завыла:

      – Облом деревенский, нареченной сыну невесте словечка ласкового не нашел сказать!

      Муж остановил ее:

      – Не ной, не тревожь меня.

      И сказал, подумав:

      – Ты – держись его: этот человек, уповательно, лучше наших.

      Баймакова почетно хоронил весь город, духовенство всех пяти церквей. Артамоновы шли за гробом вслед за женой и дочерью усопшего; это не понравилось горожанам; горбун Никита, шагавший сзади своих, слышал, как в толпе ворчали:

      – Неизвестно кто, а сразу на первое место лезет.

      Вращая круглыми глазами цвета дубовых желудей, Помялов нашептывал:

      – И Евсей, покойник, и Ульяна – люди осторожные, зря они ничего не делали, стало быть, тут есть тайность, стало быть, соблазнил их чем-то коршун этот, иначе они с ним разве породнились бы?

      – Да-а, темное дело.

      – Я и говорю – темное. Наверно – фальшивые деньги. А ведь каким будто праведником жил Баймаков-то, а?

      Никита слушал, склоня голову, и выгибал горб, как бы ожидая удара. День был ветреный, ветер дул вслед толпе, и пыль, поднятая сотнями ног,