Мама для подкидыша. Мила Александровна Реброва

поняв, что она переписывается с кем-то из домашних, спрашиваю я.

      Мы уже сделали заказ, и официант принес нам воду, которую она время от времени отпивает мелкими глотками. Капелька воды то и дело застывает на ее губах, и она ее слизывает, вызывая во мне не самые скромные фантазии.

      – Неплохо. Врач выписал уколы и постельный режим на неделю, – поднимая взгляд от телефона, отвечает Хади.

      Хади. Хм… Мне нравится это имя. Ей подходит. Как, впрочем, и всё, что она делает. Никогда не замечал за собой такого внимания к деталям. Но в ней я замечаю практически всё. То, как она двигается, поднимает руку, дотрагиваясь до своих волос, приглаживая их. Облизывает губы, когда нервничает, а нервничает она часто. Мое присутствие явно напрягает ее. Интересно почему?

      – Хорошо, что у него есть надежный заместитель, – ухмыляюсь я, не в силах скрыть того, как меня радует наше ближайшее сотрудничество. Ведь, раз Мурада нет, все свои вопросы я буду улаживать с ней.

      Она молчит, сжимая губы, и я решаю не продолжать разговор. Ведь просто смотреть на нее тоже неплохо. Представлять, как я развязываю бант, завязанный под ее шеей, и приступаю к пуговицам блузки, целуя каждый освобождающийся от одежды кусочек кожи. Уверен, на вкус она еще слаще, чем выглядит…

      Жаль, что официант прерывает поток моей фантазии, и мы приступаем молчаливо к еде. Правда, и тут меня ждет новое открытие. Кто ж знал, что наблюдать за тем, как кто-то ест, так возбуждающе? Я буквально обтекаю, смотря на нее. Тупо пялюсь, забыв о собственном блюде. Даже думать не хочу о том, как выгляжу со стороны.

      – Всё в порядке? – хмурится она, видимо наконец заметив мой нездоровый к себе интерес.

      – Да, – не отвожу я взгляда. – И как тебе?

      – Что?

      – Еда. Разве ты не получаешь от нее удовольствия?

      – Неплохо, – пожимает она плечами. – Но я бы точно так же отнеслась и к уличной еде. Единственное, что не оставляет меня равнодушной, это…

      – Это? – хмурюсь я, недовольный тем, что она оборвала себя.

      – Неважно. Приятного аппетита.

      Ну не зараза, а? Начать и не закончить! Ну ничего, я еще выпытаю все твои секреты, строптивенькая моя.

      ***

      – Мам? Ты почему всё еще не спишь? – включаю я бра и сажусь рядом с матерью. – Поздно уже. Нам же завтра на свадьбу!

      – Я молилась, а потом… Не спится, сынок. Мы со сном теперь не дружим, – вздыхает она, откладывая четки.

      – Нельзя так горевать об ушедших, – обнимаю я ее. – Их души от этого не обретут покой. Я тоже по ним скучаю, – с грустью говорю я. – Но былого не воротишь. Послушай меня и смени обстановку. Этот дом напоминает тебе о прошлом. Здесь ты никогда не отпустишь случившееся. Я не могу видеть, как ты угасаешь! Неужели я ничего для тебя не значу? Почему не хочешь жить со мной?

      – Вот что ты такое говоришь, Шамиль?! – вроде бы возмущается она, но голос такой тихий и слабый, что это и возмущением-то не назовешь. – Ну что я буду делать в этой твоей стеклянной коробке? Ты весь день на работе, а мне жить одной, словно птице в клетке? А тут мой дом. Знакомые люди. А там…