Аксиома Декарта. Антон Рай

повести – художник Чартков – трижды просыпается во сне! Он просыпается, а потом выясняется, что он продолжает спать, потом он просыпается еще раз, а потом еще раз!22 Не размывает ли это действие принципа пробуждения? Или мы должны отнестись к этому просто как к литературной игре? Но ведь не бывает «просто» литературных игр. Все литературные игры имеют свой вполне реальный как прямой, так и аллегорический смысл. С прямым смыслом все ясно – и во сне можно проснуться, продолжая спать. Что касается смысла аллегорического (а нас сейчас более всего волнует вопрос о призвании человека), то мало разве «пробудившихся людей», которые продолжают спать? Мало разве тех, кто проснулся настолько, чтобы воскликнуть: «Я – писатель!», но при этом вовсе писателями не являются (если бы это было не так, то мы были бы окружены полчищами Гоголей). Но как же нам в таком случае все-таки отличить истинное пробуждение от ложного? Не оказываемся ли мы все время в некоем магически-порочном круге, в котором всякая истинность в итоге может обернуться ложностью, а всякое пробуждение погружает нас во все новый сон?

      1.7. Взаимосвязь принципа пробуждения с принципом бодрствования

      Чтобы обрести надежную почву под ногами, мы должны вернуться к принципу бодрствования. Этот принцип оказывается недейственным без дополнения принципом пробуждения, но и принцип пробуждения, в свою очередь, оказывается недейственным без связи с принципом бодрствования. Нельзя пробудиться, если не существует надежно-установленного состояния бодрствования. Нельзя быть уверенным в том, что ты не спишь, пока ты не проснулся. Переходя к «делам нашим скорбным», мы знаем точно, что есть на свете настоящие писатели, следовательно, надежно устанавливаемое состояние «писательского бодрствования» возможно, и уже одной этой возможности нам вполне достаточно для того, чтобы противопоставить ложное состояние уверенности в том, что «я – писатель» истинному состояния я-писательства. Конечно, уверенный в себе я-писатель вполне может заблуждаться и вовсе не быть писателем, но вот Писатель не может не знать про себя, что он Писатель. Так и человек, уверенный в том, что он проснулся, может продолжать спать – и все-таки когда-то же он должен проснуться!

      1.8. «Матрица», Кортасар и спящий король

      Рассмотрим проблематику сна и бодрствования (чуть шире: реальности и иллюзии, принимаемой за реальность) на конкретных примерах из мира художественных видений. Начну я, пожалуй, с фильма «Матрица», в котором все население планеты Земля погружено оразумившимися компами в виртуальный сон; люди массово мнят реальностью то, что реальностью вовсе не является (а именно Матрицу, в которую они все загружены). Отсюда и глубокомысленный вопрос, которым задается, например, Морфиус, а за ним и многие философствующие по мотивам фильма: «Что есть реальность?». Предполагается, что этот вопрос должен ставить в тупик, и что он даже где-то в принципе

22

«Неужели это был сон? сказал он, взявши себя обеими руками за голову; но страшная живость явленья не была похожа на сон. Он видел, уже пробудившись, как старик ушел в рамки, мелькнула даже пола его широкой одежды, и рука его чувствовала ясно, что держала за минуту пред сим какую-то тяжесть. Свет месяца озарял комнату, заставляя выступать из темных углов ее, где холст, где гипсовую руку, где оставленную на стуле драпировку, где панталоны и нечищенные сапоги. Тут только заметил он, что не лежит в постеле, а стоит на ногах прямо перед портретом. Как он добрался сюда – уж этого никак не мог он понять. Еще более изумило его, что портрет был открыт весь и простыни на нем действительно не было. С неподвижным страхом глядел он на него и видел, как прямо вперились в него живые человеческие глаза. Холодный пот выступил на лице его; он хотел отойти, но чувствовал, что ноги его как будто приросли к земле. И видит он: это уже не сон; черты старика двинулись, и губы его стали вытягиваться к нему, как будто бы хотели его высосать… с воплем отчаянья отскочил он и проснулся. „Неужели и это был сон?“ С биющимся на-разрыв сердцем ощупал он руками вокруг себя. Да, он лежит на постеле в таком точно положеньи, как заснул. Пред ним ширмы: свет месяца наполнял комнату. Сквозь щель в ширмах виден был портрет, закрытый как следует простынею – так, как он сам закрыл его. Итак, это был тоже сон! Но сжатая рука чувствует доныне, как будто бы в ней что-то было. Биение сердца было сильно, почти страшно; тягость в груди невыносимая. Он вперил глаза в щель и пристально глядел на простыню. И вот видит ясно, что простыня начинает раскрываться, как будто бы под нею барахтались руки и силились ее сбросить. „Господи, боже мой, что это!“ вскрикнул он, крестясь отчаянно, и проснулся. И это был также сон!» (Н. В. Гоголь. «Портрет»)