Подросток Ашим. Евгения Басова

собрание! – пригрозила химичка.

      И Лёхичу, как ни странно, полегче сделалось. Собрание-то будет – вместе со всеми учителями. Катушкина там станут ругать, видно, на все лады. И мамка Лёхичева послушает и поймёт, что её сын – ещё не совсем пропащий. Другим родителям куда как хуже приходится с детьми, хотя они и богатые буратинчики…

      Он и в пятницу вечером думал, что ему опасаться нечего. Собрание долгим было, и он, когда сделал уроки и перемыл всю посуду, смог поиграть немного в одну игру, по сети, с одним австралийцем…

      Мама вошла в комнату, еле ноги переставляя, и сразу села на стул.

      На немом языке это значило, что она убивается у себя на работе, а Лёша опять огорчил её. И он пытался понять, чем. Что могли рассказывать о нём на собрании?

      – Не дали, – наконец, выговорила мама.

      – Что – не дали? – переспросил Лёхич.

      – Питания тебе не дали, – с трудом произнесла мама. – Не самые мы с тобой бедные оказались.

      Лёхич глядел на неё, не понимая. Она рассказывала, едва шевеля губами:

      – Три места дали только на класс, чтобы питаться бесплатно. Ажелающих-то нашлось сразу человек семь… И все успели со справками, – прибавила она с досадой.

      Лёхич думал, что сейчас ему попадёт из-за того, что он не сразу справки принёс. Но мама только бросила в сторону, неизвестно кому:

      – Если такие нищие вы, то зачем было идти в элитную школу?

      В Лёхиче всё росло и росло изумление. А сквозь него проступала тихая радость, в которую он боялся поверить.

      – А к… кому дали? – спросил он, боясь поднять на маму глаза.

      – Каталкину, вроде, – сказала мама. – И потом девочке ещё, я не помню фамилий…

      – Может, Катушкину? – перебил Лёхич.

      У них Каталкина не было.

      Мама, не слушая его, продолжала:

      – А третий – этот, ваш… Ты говорил, новенький пришёл к вам. Вроде, Прокопьев. Семеро у них там по лавкам, и отца нет. Умер, вроде, отец.

      И снова сказала кому-то ещё, не Лёхичу:

      – А ты, лахудра, думала, когда семерых заводила, что всякое может быть? Или заранее знала, что сможешь всюду ходить побираться: «Ах, у меня детей много!»

      Он вздрогнул, услыхав, с какой ненавистью она говорит. И тогда она ему объяснила по-свойски, по-бабьи, точно своей подружке:

      – Мамка там – пугало огородное, видал бы ты! Волосы вот так, в разные стороны… И на человека-то не похожа…

      Лёхич как-то видел её – мама новенького приходила зачем-то в школу. Она и впрямь не похожа была на маму. И на человека не похожа была, скорей на какую-то птицу. Всклокоченная, с длинным носом. Ростом низенькая, и ещё сутулится. Руки она в карманах держала, и локти торчали назад, как будто крылья.

      Но не было никаких сомнений, что она – чья-то мама, потому что за её куртку сбоку держалась какая-то малявка, Лёхич и не понял даже, мальчик или девочка. И эта малявка пищала:

      – Мам… Ну, мам…

      И новенький тоже, увидев её, вдруг улыбнулся и тихо сказал:

      – А,