Год лягушки. Светлана Сухомизская

в веселии не принимала только Лидочка – должность которой называется красиво и интригующе: «помощник руководителя», а расшифровывается как «девочка за все» – она торопливо и целеустремленно заталкивала в себя все, что находила на столе, делая исключение только для столовых приборов и тарелок – Гангрена могла позвать ее в любой момент, и неизвестно, когда в следующий раз ей удастся поесть. Хорошо еще, что у Гангрены есть автомобиль с водителем, иначе она, честное слово, ездила бы верхом на бедной Лидочке. Круг Лидочкиных обязанностей настолько обширен, что, по моему скромному мнению, она должна раздвоиться, если не растроиться, чтобы выполнить их все.

      Когда я села за столик, Аглая без особого сожаления бросила Тёму с его любовными историями и возбужденно зашептала мне на ухо:

      – Черт, ты опоздала! Он пятнадцать минут назад ушел!

      Я обмерла. Богдан был здесь? Аглая, не замечая моего ужаса, продолжала:

      – Ну, тот архитектор, про которого я тебе сегодня рассказывала! Да как же его фамилия? Сейчас я мужу позвоню!

      Необходимые манипуляции с мобильником Аглая совершала, не прерывая монолога:

      – Представляешь, высоченный такой – красавец-брюнет, в жизни еще лучше, чем на фотографии, хотела бы я на его жену посмотреть, хотя кольца на пальце у него нет, я специально посмотрела, а ведь, казалось бы, какое мне дело, у меня муж… наелся груш!!! Опять «абонент временно заблокирован»!!! Я не понимаю, он что, с Америкой треплется по мобильнику, что ли? Я позавчера ему пятьсот рублей положила, куда они делись? Честное слово, приду домой и устрою ему Варфоломеевскую ночь. Ну, так вот, о чем я говорила? А, об этом… архитекторе… Нет, мужа убью, ей-богу… Короче говоря, он офигительный, я хочу с ним познакомиться, а потом мужу сказать, ха, и он помрет от зависти!

      Я слушала Аглаю не очень внимательно, безымянный Гангренин архитектор интересовал меня не слишком. Ела мясную и сырную закуску, тарталетки с икрой, корзинки с паштетом и с чем-то очень-очень чесночным – впрочем, мне сегодня ни с кем не целоваться, а жаль… Пила… Что пила? Пила все, что наливали… И во все глаза смотрела по сторонам.

      Алкоголь широким потоком тек из бутылок в бокалы, а из бокалов – в жадные воронки ртов. Лица краснели, лысины блестели, по лбам и вискам тек пот, глаза наполнялись бессмысленным весельем. Манеры комкались и теряли свежесть, словно использованные салфетки. Вино расплескивалось на скатерти, майонез падал на грудь и колени, оливки улетали в неведомую даль. Официанты с вымученными улыбками сновали между столами, подливая напитки, меняя пепельницы и стряхивая крошки. Дива таяла в табачном дыму.

      После каждой песни она исчезала за кулисами, и паузы между номерами становились все длинней. Пока дива отсутствовала, ее место перед микрофоном занимал ведущий – актер, более известный своими многочисленными белыми зубами, чем редкими и незначительными ролями. Актер вальяжно подплывал к микрофону, изображал улыбку – скалился,