Большая волна любви. Михаил Александрович Самарский

Михаил. – Ну а вопрос-то хоть можно задать? – Он подмигнул ей.

      – Dai[2], – ответила мама.

      – Если не секрет, что у тебя готовится в духовке? – Он кивнул на плиту.

      – Хм. – Ее вишневые губы растянулись в довольной улыбке, оголив белоснежные зубы. – Твой любимый цыпленок «Парминьяна».

      – Я так и знал, – усмехнулся Михаил. – Синьора Габриела, я вас обожаю. – Он обнял ее за шею, звонко поцеловал в щеку и направился к дверям.

      – Ужин через десять минут. Попрошу не опаздывать, – прозвучало за спиной.

      – Si signora[3], – бросил он и вышел из кухни.

      Михаил захватил рюкзак из прихожей и, минуя гостиную, где непонятно для кого работал телевизор, направился в свою комнату. Проходя мимо кабинета, он хотел зайти поздороваться с отцом, но, услышав, что тот по-прежнему с кем-то общается по телефону, удалился к себе. Заботливые материнские руки навели порядок в комнате, заправили кровать, аккуратно сложили белье в комоде и вещи в шкафу. Он кинул рюкзак на пол у письменного стола, туда же полетели носки. Избавился от толстовки и футболки, сменил джинсы на шорты и завалился на постель. Закинув руки за голову, Михаил уставился в потолок. «Ехать или не ехать? – вопрос, словно назойливый комар, опять зажужжал в голове. – Ну и задали они мне задачку. Жил себе спокойно, так нет же, надо было госпоже японке влезть со своей рекомендацией».

      Подумав о преподавателе, он вспомнил, что так и не закончил рисунок. Осталась буквально пара штрихов. Михаил подскочил с кровати, вытащил из рюкзака блокнот с карандашом и вернулся назад. Устроился поудобнее, опершись на подушку, и принялся за эскиз, напрочь забыв о голодном звере в желудке. На его рисунке госпожа Кисимото выглядела немного иначе, чем в жизни. Она стояла спиной к доске, на которой виднелись иероглифы. Из-под ее короткого платья виднелись изодранные чулки, на ногах – тяжелые армейские ботинки, а длинные волосы разметались в разные стороны. В одной руке она держала старинный револьвер, ствол которого смотрел вверх, и из него тянулась тонкая струйка дыма. Указательным пальцем другой руки она показывала на один из иероглифов.

      «Хоть Кей и не подала виду, но наверняка удивилась, когда увидела себя в таком образе», – мысленно усмехнулся Михаил. Прикусив губу от усердия, он продолжал рисовать, не заметив, как пролетели десять минут. Голос матери, донесшийся из кухни, напомнил ему об ужине. Он окинул взглядом законченное изображение госпожи Кисимото, подумав о том, что надо немного добавить теней, сунул карандаш за ухо, телефон и блокнот – в карманы шорт и вышел из комнаты.

      Он застал родителей за накрытым столом. В центре него стояло блюдо, на котором аппетитный цыпленок, укрытый толстым слоем пармезана, лежал на подушке из спагетти в томатном соусе. Глядя на кулинарный шедевр, Михаил невольно сглотнул, а голодный звереныш снова громко напомнил о себе. Старики о чем-то беседовали, но, как только Михаил появился на кухне, тут же замолчали. При виде сына мать потупила взгляд, суетливо поправляя тарелки и приборы,

2

Dai – в переводе с итальянского «давай».

3

Si signora – в переводе с итальянского «да, синьора».