Только не для взрослых. Ида Мартин

смотрели их и прикалывались над певцами с самовлюбленными искусственными лицами, над нелепой одеждой, глупыми текстами песен и пафосными сюжетами.

      Это было весело и позволяло посоревноваться в сарказме не обижая друг друга.

      Мне нравилось видеть, как Амелин смеется над пустяками, как по-мальчишечьи забавляется, весело шутит. Как гримасничает и дразнит меня. Нравилось, что в последнее время он все реже погружался в себя и стал намного спокойнее. Его словно отпускало. И то, что он поселился здесь, определенно сыграло в этом не последнюю роль.

      У нормальных людей близость начинается с нежностей – поцелуев или прикосновений – у нас же всегда все начиналось с потасовки: шутливой дружеской возни или принципиального противостояния вроде драки подушками. Подобные баталии проходили бурно и длились до тех пор, пока пожар не разгорался до такой степени, что причина, по которой он начался, уже не имела значения.

      Как правило, верх одерживал Костик, и мне приходилось подчиняться, но бывало так, что побеждала я, и тогда он охотно подыгрывал, изображая жертву: стонал, молил о пощаде и смешил меня в самые неподходящие моменты.

      Телефон Амелина зазвонил, когда, уложив его лицом вниз и надавив коленом на позвоночник, я пыталась связать рукава толстовки у него за спиной.

      – Выключи его, – попросил он.

      Не поднимаясь, я с трудом дотянулась до дивана и, подцепив двумя пальцами, выудила трубку.

      – Мила, – прочитала вслух. – Вы общаетесь?

      – Нет, – сдавленно выдохнул он под моей тяжестью.

      – Тогда зачем она звонит?

      – Откуда мне знать? Я же не отвечаю ей, глупенькая.

      – Вот и не отвечай. – Отшвырнув телефон обратно на диван, я уселась ему на спину. – И где же она сейчас живет?

      – В Подмосковье где-то.

      Мила была его матерью, но формально ее лишили родительских прав незадолго до его совершеннолетия. Так что бóльшую часть жизни Костик прожил с ней и натерпелся всякого. Нет, она сама и пальцем его не тронула, но регулярно приводила в дом злобных, отвратительных мужиков с садистскими наклонностями. Всех подробностей я не знала, Амелин отказывался об этом рассказывать, но его спина, покрытая шрамами от побоев и жутким ожогом, говорила сама за себя.

      Прошлым летом у него умерла бабушка, оставив ему квартиру и дом в деревне. Мила с этим никак не могла смириться и давила Костику на совесть до тех пор, пока он не переписал на нее дом, который она сразу же выставила на продажу. Квартиру же пришлось сдавать.

      Я ничего не слышала о Миле с лета, а объявлялась она, только когда ей что-то было от него нужно.

      – Ты же не думаешь, что она просто соскучилась?

      – Не думаю.

      – Хорошо.

      – Тоня, – он нетерпеливо подергал плечами. – Ты будешь мучить меня дальше?

      – Я тебя не мучила!

      – А что же ты делала?

      – Пыталась объяснить, что твоя шутка про женскую логику несмешная.

      – Тогда почему ты смеялась?

      – Потому что ты мной манипулируешь. Это, кстати, тоже тебе нужно объяснить.

      Однако