Окно на тихую улицу. Александр Алексеев

тебе кажется, то не покажется. Не раскатывай губы, как эта малахольная Наташа.

      – Ты так говоришь, потому что ничего не знаешь.

      – Откуда же мне знать, если ты ничего не рассказываешь! Ты даже сама скрываешься от меня.

      – Не говори глупостей, Света. Что я тебе могу рассказать, если я сама ничего не понимаю. Я в каком-то вихре.

      – Знаю я эти вихри! Вихри враждебные. Все они заносят тебя в одно место – в задницу!

      – Хорошо тебе, ты все знаешь. А я вот ничего не хочу знать. Голова у меня совсем не напрягается. Хочу только, чтобы было хорошо. И мне хорошо! Представляешь? Нет, ты ничего не представляешь.

      – Будет тебе хорошо, будет. И очень скоро. Через неделю, когда Женечка приедет.

      Носик Ларисы брезгливо поморщился.

      – Ой, Светка, какая ты садистка! Не можешь, чтобы кайф не обломать.

      – Дура, у тебя пацан уже в школу пойдет! И тебе такой вариант выпадает! Врач! В загранку ходит! Доллары, бабки, шмотки! А этот, шедевр твой? Журналист, который подрабатывает на стройке! Думаешь, у тебя с ним что-нибудь светит? Васю лысого! Ничего, кроме лапши, ты от него не получишь. Может, триппер какой он еще и подарит.

      – Насчет того, что светит мне от журналиста, это мне лучше знать. А вот что касается врача корабельного! На вот, посмотри.

      И Лариса вынула из своей сумочки несколько нераскрытых конвертов.

      – Это я сегодня получила. Пять штук! Он пишет строго в день по письму. За год – триста шестьдесят писем! И так уже два года. Если бы я не растапливала печку этими письмами, представляешь, что было бы у меня в хате? Возьми хоть одно, прочти. Я их все равно не читаю, у меня терпения не хватает. Им на корабле там делать не хрен. Понимаешь? Кто просто дрочит, а кто письма строчит!

      Березкина взяла один конверт, заполненный ровным, почти женским почерком. На уголке его была аккуратно выведена цифра 127.

      – Это сто двадцать седьмое за последний рейс, – прокомментировала Лариса.

      – Слушай, а почерк какой, а! – удивилась Березкина. – Врачи ж обычно как напишут, так потом и в аптеке не расшифруют.

      – Так то ж нормальные врачи. А этот больной. Ты читай.

      И Света прочла:

      7.05.89. Здравствуй, любимая!

      День начался, воскресение. Кто воскресает? Кто-то, но не я. Начну с молитвы.

      Господи, ты ниспошли мне благодать!

      Господи! Дай силы совладать с грузом твоего молчанья.

      Забери хоть капельку печали, чтоб душа моя не мучилась отчаяньем!

      Прикажи – и онемею. Покажи, что права не имею говорить вот так!

      Задыхаюсь от желанья видеть лик любимой.

      Прикажи, я стану под ее окном плакучей ивой!..

      Молитва затянулась на две минуты чтения. И Березкина терпеливо ее прочла. За ней следовало:

      Ну вот, помолились, теперь о себе. Лариса, я заболел. Болит голова и шатает всего, слабость дикая. Пробовал глотать таблетки, не помогают они мне.

      Вот и ты взяла да и ушла, обожгла и сбила сердце с лада.

      Ходит ветер, волны вороша, ищет след,