Несколько дней в роли редактора провинциальной газеты. Максим Горький

фессий, везде чувствовал себя более или менее не на своем месте, дожил до такой степени выносливости, что стал считать безделье утомительнее труда, нажил себе «нервы», боль в груди, некоторый житейский опыт, ещё несколько неприятных вещей, – наконец, однажды вдохновился, нечто смело написал, робко снёс в редакцию, меня благосклонно напечатали, мне это понравилось, я решил остановиться на этом труде, близко родственном по своей сущности к корчеванию пней, – занятие, к которому я всегда питал особенную слабость, – решил и – стал провинциальным литератором.

      И успокоился на этом, не порываясь больше никуда, убеждённый, что пост литератора обеспечивает голодную смерть не хуже и не менее, чем всякий другой пост.

      Мне очень нравится быть литератором: ты пишешь, а тебя читают, и хотя ты не знаешь, каковые отсюда вытекут результаты, но, при некоторой наивности, вправе полагать, что они будут очень почтенны и солидны; а если природа позабыла наделить тебя скромностью, то ты можешь даже и мечтать о том, например, что люди тебя послушают и, согласно твоим советам и доказательствам, станут относиться сами к себе и друг к другу внимательней и благородней…

      Я лишён этих удовольствий, – жизнь темна, я довольно потолкался в ней, и крылья моей мечты сломались.

      Это очень печально, ибо преждевременно. Но я взялся за гуж литератора с благими намерениями и с успокаивающим убеждением, что ведь могло быть и хуже… Я наивно полагал, что мне не будет хуже, чем было. И вот однажды, поутру, я встал с постели редактором газеты.

      Сначала я ничего не почувствовал, кроме некоторого лестного ощущения, и, преисполненный сознанием важности возложенной на меня задачи и крупного общественного значения моего как руководителя органа, имеющего целью влиять на общественное мнение, – отправился в редакцию…

      Но уже дорогой я подумал – как же я буду руководить общественным мнением, в которую сторону позволено направлять его, где оно у нас есть, и знаю ли я, в чём оно выражается?

      «Мне нужно прислушаться к голосу публики», – решил я и по дороге стал прислушиваться.

      Но голоса не услышал – была какая-то разноголосица и этакое туманное мычанье, хотя и близко напоминающее человеческую речь, но без всякого намёка на гражданственные звуки.

      Два, по внешности, вполне приличных господина рассуждали так.

      Один горячо спрашивал:

      – Да ведь он украл общественные деньги?

      – Растратил, то есть, – спокойно поправлял другой.

      – Ну, всё равно… всё-таки виноват он?

      – Нет!..

      – Как?!

      – Так!

      – Да ведь это преступление?!

      – Нет, увлечение… несчастное увлечение…

      – Да деньги-то крестьянские пропали?

      – Пропали!

      – Ну, так как же?

      – Э, брат!.. это ригоризм у тебя. Нужно быть мягче, вдумчивее, гуманней…

      – А у тебя отсутствует инстинкт общественности. Да! Общественный интерес выше…

      Мне показалось, что человек, утверждавший, что растрата есть преступление… жалеет, что ему самому не удалось растратить, и потому так зол и строг, а его противник уже растратил, боится быть открытым и потому так человеколюбиво мягок…

      Чтоб окончательно не убедиться в этом, я не стал больше слушать – и прошёл дальше…

      Но мне не везло… Везде, где я видел двоих, я слышал два мнения… а иногда даже три и более. Это противно логике, но русскому человеку, очевидно, нимало не противно…

      Мне стало немножко скверно, и я от души пожалел о том, что забыл справиться у старого редактора о цвете, форме и направлении общественного мнения, которым он руководил до своего отъезда в отпуск. Не имея представления – по неопытности моей – о том, каково оно у нас – это общественное мнение, – я готов был предположить, что оно тоже уехало в отпуск из русской жизни. Но в это время мне в глаза бросилась спокойная фигура полицейского, а в голову вскочила одна преоригинальная идея. Я подошёл к нему…

      – Послушай, служивый, – сказал я… – Не знаешь ли ты, какое у нас сегодня общественное мнение?

      – Время? – переспросил он.

      – Нет – мнение… Знаешь – разговор… О чём и как говорят…

      – Говорят? Про цирк говорят…

      – Ну? Что же именно?

      – Говорят – очень интересно! Во-первых, ломка… а потом – можно корову выиграть… али самовар…

      – Нет, это не то…

      – То самое… Оно и есть… Уж нам это известно, мы за непотребством и безобразием обязаны следить… публичные развлечения нам известны.

      Нет, он, очевидно, не понимал меня…

      И, в смущении, я направился в редакцию, думая, что, может быть, по старым номерам газеты мне удастся определить вид и суть существующего общественного мнения, а также и направление, по коему я должен буду его вести…

      В редакции меня ждал некто, очевидно, забывший в этот день вымыть руки, выбрить лицо и почистить костюм. В правой руке у него была