Таис Афинская. Иван Ефремов

с Афинами, то твой отец…

      – Проиграл бы сражение и ушел в Македонские горы. И я не встретился бы с тобой, – засмеялся Александр.

      – Что же принесла тебе встреча? – спросила Таис.

      – Память о красоте!

      – Везти сову в Афины! Разве мало женщин в Пелле?

      – Ты не поняла. Я говорю о той, какая должна быть! Той, что несет примирение с жизнью, утешение и ясность. Вы, эллины, называете ее «астрофаэс» – звездносветной.

      Таис мгновенно скользнула с кресла и опустилась на подушку около ног Александра.

      – Ты совсем еще юн, а сказал мне то, что запомнится на всю жизнь. – И, подняв большую руку царевича, она прижала ее к своей щеке.

      Александр запрокинул ее черную голову и сказал с оттенком грусти:

      – Я позвал бы тебя в Пеллу, но зачем тебе? Здесь ты известна всей Аттике, хоть и не состоишь в эоях – Списке Женщин, а я – всего лишь сын разведенной царской жены.

      – Ты будешь героем, я чувствую!

      – Что ж, тогда ты будешь моей гостьей всегда, когда захочешь…

      – Благодарю и не забуду. Не забудь и ты – Эргос и Логос (Действие и Слово) едины, как говорят мудрецы.

      Гефестион с сожалением оторвался от Наннион, успев все же договориться о вечернем свидании. Неарх и Эгесихора скрылись. Птолемей не мог и не хотел отложить посещение Киносарги. Он поднял за руку Таис с подушки, привлекая к себе.

      – Ты и только ты завладела мной. Свободна ли ты и хочешь, чтобы я пришел к тебе снова?

      – Об этом не сговариваются на пороге. Приходи еще, тогда увидим. Или ты уедешь в Коринф тоже?

      – Мне нечего делать там! Едут Александр с Гефестионом.

      – А тысячи гетер храма Афродиты Коринфской? Они служат богине и не берут платы.

      – Я сказал и могу повторить – только ты!

      Таис лукаво прищурилась, показав кончик языка между губами удивительно четкого и в то же время детского очерка.

      Трое македонцев вышли на сухой ветер и слепящие белизной улицы.

      Таис и Наннион, оставшись вдвоем, вздохнули, каждая о чем-то своем.

      – Какие люди, – сказала Наннион, – молодые и уже столь зрелые. Могучему Гефестиону всего двадцать один, а царевичу девятнадцать. Но сколько людей они оба уже убили!

      – Александр красив. Учен и умен, как афинянин, закален, как спартанец, только… – Таис задумалась.

      – Он не как все, совсем другой, а я не умею сказать, – подхватила Наннион.

      – Смотришь на него и чувствуешь его силу и еще, что он далеко от нас, думает о том, что нам не придет в голову. От этого он одинок даже среди своих верных друзей, хотя они тоже не маленькие и не обычные люди.

      – И Птолемей? Я заметила, он нравится тебе.

      – Да. Он старше царевича, а ближе, понятен насквозь.

      За поворотом тропинки, огибающей холм Баратрон, показались гигантские кипарисы. Не испытанная прежде радость вошла в сердце Птолемея. Вот и ее дом, теперь, после десятидневного пребывания в Афинах, показавшийся бедным и простым на вид. Порыв ветра