Дом. Матс Страндберг

высвобождает руку и вытирает щеки. Кажется, она приняла какое-то решение.

      – Ох, что я говорю, – спохватывается она. – А вдруг дети слышали?

      Юэль холодеет внутри. Ему уже давно пора привыкнуть, но это всегда происходит неожиданно.

      – Мама, – говорит он, – это же я.

      Она смотрит на него. Взгляд все еще живой. И одновременно искренне удивленный.

      – Это я. Юэль. Твой сын.

      Мама раздраженно фыркает:

      – Ты же не думаешь, что я совсем дура?

      Юэль затягивается. Дым смешивается с пресным послевкусием от кофе.

      – И кто же я, по-твоему? – спрашивает он, понимая, что делать этого не следовало.

      – Ну… это же ты! Я ведь тебя знаю. Ты уж извини, что не помню твоего имени, вас, помощников, тут так много. Хотя большинство, конечно, девушки.

      Мама взволнованно смотрит на Юэля. Обхватывает себя руками, словно замерзла.

      – Но я благодарна, правда, – добавляет она. – Вы все такие молодцы.

      Даже деменция не может искоренить привычку всегда проявлять благодарность.

      Когда Юэль и его брат были детьми, мама работала телефонистом-диспетчером в муниципалитете Кунгэльва. Отец оставил после себя небольшую пенсию. Денег у них всегда было мало. Только когда Юэль переехал в Стокгольм, он понял, что между средним классом там и здесь огромная разница. У его друзей в Стокгольме есть контакты, и они не стесняются их использовать. Отстаивают свои права. Злятся. Но мама никогда не стала бы жаловаться, никогда не попросила бы о чем-то дважды. А если все время бояться, что кто-то использует твою слабость, помощи вообще не дождешься. Юэль знает, что мама терпеть не могла соцработников, которые никогда не делали уборку как надо, ненавидела, что незнакомые люди приходят в их дом без предупреждения. И теперь она принимает Юэля за одного из них.

      – Но это же я, мама, – говорит он. – Это я, Юэль. И Бьёрн тоже уже взрослый. У него теперь своя семья. – Да что ты говоришь? – отвечает мама.

      Юэль снова затягивается. Пытается сохранить спокойствие.

      – Прими лекарство, – просит он.

      – Да что ты заладил! Что внутри этих таблеток?

      Юэль склоняется над выложенной камнем дорожкой, придвигает стоящую там стеклянную банку. Сигарета, шипя, тухнет, когда он давит ее в каше из воды и старых окурков. С тем же успехом можно упаковать оставшиеся мамины вещи. Потом предпринять очередную попытку с таблетками – вдруг она станет более сговорчивой? Юэль встает и идет за угол к входной двери.

      В ванной он собирает мамину косметичку в цветочек. Духи и кремы, которые Юэль дарил ей на дни рождения и Рождество, стоят нетронутые на верхних полках в шкафчике над раковиной. Мама считала, что они слишком хороши, чтобы их использовать, а теперь срок их годности уже давно вышел.

      Юэль пытается сбить пульс. Закрывает дверцу шкафчика, встречается в зеркале с собственным взглядом. Те же серые глаза, что и у мамы, и он задумывается, что будет, когда он сам состарится. Учитывая все, что он творил с собственным мозгом, не появились ли в нем уже дыры? Гниль, которая медленно распространяется.