Дом. Матс Страндберг

одну за одной, когда нервничал или злился.

      – Ясно, – кивает Нина. – Ты все еще занимаешься музыкой?

      Кажется, она пожалела об этом вопросе, едва успев его задать. За вежливыми фразами они приближаются к еще большей недосказанности. Вероятно, Нина надеется, что Юэль избавит от этого их обоих.

      Но он не хочет, не может. Злоба – как товарный поезд, который идет прямо сквозь него, гремя колесами. – Нет, – спокойно произносит Юэль. – Я не занимаюсь музыкой.

      Ласточка под крышей скребется в стоке для воды.

      – Слушай… – взволнованно говорит Нина.

      – Я пытался, но им нужны были мы. Они рассчитывали на нас. На наши песни.

      – Мы все равно не знаем, вышло бы из этого что-то или нет.

      Юэль смеется. Злым, жестким смехом, от которого Нина сжимается.

      – Ты смогла себя в этом убедить? – говорит он. – У нас был контракт со звукозаписывающей студией. Но ты уничтожила все и знаешь об этом.

      Нина качает головой.

      – Кстати, как это произошло? – продолжает Юэль. – Я даже не знал, что вы с Маркусом встречаетесь.

      – Я не хочу об этом говорить. Это было так давно. Теперь уже неважно.

      – Тебе, может, и неважно. У тебя же есть твоя прекрасная гребаная жизнь с Маркусом и видом на залив.

      Нина долго ничего не говорит.

      Юэлю интересно, вспоминает ли и она то утро, когда он пришел к дому, в котором Нина жила с мамой. Он купил подержанную машину на то крошечное, оставшееся от отца наследство, которое он получил, когда ему исполнилось восемнадцать. Сумки лежали на заднем сиденье. Он записал сборник, которого хватило бы на всю дорогу до Стокгольма. Там их обоих ждала комната в огромной квартире у старушки в районе Эстермальм. Но когда Нина вышла из подъезда, с заплаканными глазами и в одежде, в которой она, похоже, спала, он уже все знал.

      – Ты обещала, – говорит Юэль. – Мы уже почти уехали. Ты должна была знать задолго до… И ты так ничего и не объяснила.

      – Я забеременела! Что мне было делать?

      Юэль смотрит на нее сквозь солнечные очки. Его невысказанный ответ заставляет Нину встать с кресла.

      – Думаю, ты забеременела специально, – говорит Юэль. – Ты струхнула, но не знала, как мне об этом рассказать. И обзавелась лучшим в мире оправданием, чтобы остаться.

      Нина выглядит так, словно всеми силами старается не заплакать. Юэль тотчас жалеет о своих словах. Хочет взять их назад, все до единого.

      – Ты не можешь винить меня в том, что твоя жизнь сложилась не так, как ты хотел, – говорит Нина.

      – Ты ничего не знаешь о моей жизни.

      – Я знаю, что ты был пьян или под какой-то наркотой, когда привез Монику в «Сосны».

      Кажется, будто Юэль падает. Но он сидит не двигаясь. Лицо его неподвижно – Юэль превратил его в маску из застывшей плоти и крови.

      – Это ведь о многом говорит? – продолжает Нина. – Можешь думать что угодно о Маркусе. Можешь думать, что я предала тебя ради него. Но все было не так. Он спас меня от тебя.

      Юэль глубоко вдыхает, наполняя легкие воздухом:

      – Иди к черту!

      И