Страсть. Книга о Ф. М. Достоевском. Валерий Есенков

серебром. Григоровичу домашние давали немногим больше. Для скромной, расчетливой жизни таких денег могло бы хватить, но они оба рассчитывать не умели, деньги у них вытекали неизвестно куда, более двух недель не держались, а две другие недели они продовольствовались булками и молоком, иногда унижаясь до немецкого ячменного кофе. Прислуги у них не было никакой. Они сами, учредив очередь, ставили самовар по утрам и сами ходили за булками, молоком и немецким напитком в дом Фредерикса, в двух шагах, за углом.

      Григорович был талантлив, легкомыслен, добр, простодушен и несносно болтлив. Многие дивились потом, как это он уживался именно с ним, во всем противоположным ему, тогда как не уживался ни с кем. А он уважал и любил Григоровича, несмотря даже на то, что своим легкомыслием и болтовней тот временами выводил его из себя. Только подумать: Григорович тоже начал писать и два-три очерка успел напечатать, а как следует, как подобает тому, кто взял в руки перо, почти не знал ничего. Они вместе учились в Инженерном училище, и что же? В те времена имена Шекспира и Шиллера были для того откровением, а о Купере, Гофмане, Вальтере Скотте Григорович совсем не ведал ни буквы, ни звука, на том месте, где они должны быть и у самого плюгавого литератора, зияла у него пустота.

      Пристыдив, в праведном возмущении сказав пылкую речь о величайших сокровищах мира, он указал товарищу по жилью и перу, с чего надо бы было начать, и Григорович послушно засел за “Кота Мура”, “Онтарио” и “Астролога”. Память у него обнаружилась крепкая, всё, что прочитал и услышал, Григорович схватывал на лету, Но это всё, схваченное легко, на лету, в нем проваливалось куда-то в небытие, не оставляя почти никакого следа ни в том, о чем поминутно болтал, ни в том, что писал. И с течением лет Григорович мало читал, приходил в восхищение от Гюго и Бальзака, но по-прежнему плоды восхищения словно уходили в песок.

      Он бесился, конечно, дивясь на изумительную способность неглупого человека ничего не принимать близко к сердцу, однако, несмотря ни на что, Григоровича продолжал уважать и любить. Может быть, из важных достоинств Григоровича было ярким только одно, зато самое главное: Григорович, подобно ему самому, ни от кого не терпел унижений и умел за своё достоинство постоять, не считаясь с чином и званием, а многим ли перед чином и званием дано устоять.

      Это свойство ему внезапно открылось в училище, с первого-то разу он и поверить в такое чудо не мог, когда с Григоровичем тоже вышла история. История приключилась в субботу, он это помнил: по субботам их отпускали домой. Вдруг, уже за полночь, раздался нетерпеливый, какой-то всполошный звонок у дверей. Сторож, присланный из училища, объявил, что без промедления надобно отправляться в Михайловский замок, там беда не беда, а уж больно не хорошо. Он и явился. В зале толпилось человек шестьдесят, ещё заспанных и наспех одетых. Все вопрошали друг друга с недоумением, с любопытством или испугом, что тут стряслось, что за пожар. Наконец из уха в ухо передали сдавленным шепотком, что-де кто-то пропустил великого князя, не сделавши фрунта, а всем