Окаменелые сердца, или Медуза Горгона. Александр Арсеньевич Осташевский

отступали, голова прояснялась, как и окружающий мир, туман уходил. Он начал с интересом приглядываться к Наде, слушая ее короткий рассказ о своей жизни. Мелкие, еще не потерявшие признаки молодости черты лица не выражали почти никаких чувств. Видно было, что жилось ей неплохо: своя двухкомнатная квартира, все условия, непыльная работа в офисе. Замуж? Да, она хочет выйти замуж, но так, чтобы это никак не отразилось на ее привычном, «веками» устоявшемся образе жизни. То есть никаких жертв, а в любовь она уже давно не верит.

      – Я, конечно, могла бы пригласить вас к себе, – сказала Надя, – но зачем? Я уже встретилась с одним, и он мне сразу сказал: «Поехали к тебе и там все обсудим». Потом я еле от него отвязалась….

      Павел согласно кивал головой и, одобряя поведение Нади, сказал:

      – Я бы так никогда не начинал знакомство с женщиной: это явное неуважение к ней.

      – Да, – подтвердила она.

      И стало скучно, да так, что Павлу захотелось уйти от Нади, и поскорее. Он еще предложил Наде выпить пива, она опять отказалась, и Павел опять залпом выпил следующий бокал. Потом следующий, а затем… Опустела вторая бутылка, опустела вместе с нею и душа, но зато наполнился мочевой пузырь. Наконец, Павел решительно встал и сказал Наде, что ему пора в туалет и проводить он ее не сможет. Она приняла это как должное и «без слез и сожаления» пошла на остановку автобуса, а Павел – в свой бывший дом, в котором есть туалет. Так закончилось это первое свидание.

      После него немало было и других. Встречались разные женщины, говорили Павлу и приятные, и неприятные новости, последних, естественно, было больше. Дом престарелых – это кошмар: это тюрьма, психушка, там живут одни зеки, а потом добавляли: но все-таки у вас будет крыша над головой, какой-то дом. Павел встречался, слушал и везде видел и понимал одно: никто, никто из них никогда не разделит его злосчастную судьбу, потому что, как Аркадий Райкин говорил: «Личный покой все-таки прежде всего, покой… и, можете себе представить, – порядочек».

      Павел готовился к переезду в Дом престарелых. Несколько дней почему-то исключительно пешком обходил далеко отстоящих друг от друга врачей для справки медосмотра, оформил передачу квартиры Ане, выписался из нее, переписал на Аню различные документы. «Вы не бойтесь: я вас не обману, – торжественно говорила она, – вы только подарите мне квартиру, а остальное я сама все сделаю. Умоляю вас, отдайте мне квартиру: тем более она ведь не ваша, а мы в ней всегда жили». Иногда Павел смотрел на нее и видел проскальзывающие в ней черты любимой жены: мимику, жесты. Он говорил об этом Ане, а она отвечала: «А как же: я ведь ее родная, единокровная дочь, иначе и быть не может».

      Так незаметно пролетело лето и настала осень. Холодало день ото дня. Дожди и слякоть на улице, а места в Доме престарелых так и не удавалось найти. Павел перестал пить, занялся своим романом, посвятив несколько строк своей жене. Молился,