Падение с яблони. Александр Алексеев

сумасшедшую затяжку.

      – Ну хорошо. А что мы с тобой будем делать?

      Вопрос загнал меня в тупик. Но неожиданно для себя я заговорил:

      – Вообще-то, я очень люблю лунные ночи. Совсем не хочется спать… До утра вот так просиживаю на лавочке… Если хочешь, можешь составить мне компанию.

      – И с кем же это ты просиживаешь, а?

      – Да так… Обычно один…

      – Ну-ну. И часто?

      – Да нет… В общем-то, я образно говорю…

      – Понятно, – сказала она и тут же ни к селу ни к городу влепила: – Так ты правда не помнишь, о чем мы говорили?

      Но мне уже вспомнились лунные ночи из Мопассана, и я почувствовал себя уверенней.

      – Знаешь, меня как-то больше волнует то, о чем мы будем говорить. Понимаешь, мне так нравятся эти ночи… Балдею от них. В городе ты никогда не увидишь такое небо и такую луну. Я, можно сказать, только из-за этого и живу летом в деревне. Нет, ты посмотри на небо!

      Она посмотрела на небо. А я тем временем – на нее. И как будто от земли оторвался, как будто поплыл.

      Она перевела взгляд на меня, улыбнулась и сказала:

      – Романтик ты юный. Ну, пошли уже, что ли.

      И вдруг взяла меня под руку. И прижалась к плечу. И после этого еще спросила:

      – Тебе не холодно?

      Я сказал, что совсем не холодно. И напрягся изо всех сил, чтобы не дрожать. Но меня трясло, как цуцика. Сигарета не помогала. К тому же она быстро закончилась. А закурить еще раз я не решался, чтобы не выдать волнения.

      Мы шли, прижавшись друг к другу, как настоящие влюбленные, брели куда-то в конец скверика, туда, где находились укромные лавочки. Не знаю, какой черт подталкивал Валентину, но шла она именно туда, куда хотел бы идти я.

      Она все сильней сжимала мою руку. А мне казалось, что она чувствует мое состояние и забавляется. Но управлять собой не мог, мешала дрожь.

      Я хотел курить. Никогда еще не хотел так курить! Но левая рука была захвачена ею, а правая не могла забраться в левый карман за спичками. Пришлось подавить желание, чтобы она не освободила мою руку.

      И я принялся нести всякую чушь про летние ночи и про полную луну. И сам уже понимал, что все это лишнее, но придумать что-то умней оказалось мне не по силам.

      Наконец она будто сжалилась надо мной и разговорилась сама. Я испытал облегчение. Слушать всегда легче. Но я, честно говоря, и не слушал ее. Только делал вид, что слушаю. На самом деле голова была как улей, и я чувствовал только беспомощность.

      Мы сели на лавочку под тополем. Совсем близко друг к другу, почти прижались, чуть ли не обнялись! А я почему-то вместо удовольствия мучительно дрожал.

      Она опять спросила, не замерз ли я. И я сказал, что замерз. Тогда она по-настоящему меня обняла.

      И тут до нас донесся шорох. Мы оглянулись и увидели толпу. Валентина вздрогнула и отшатнулась.

      – Кто это? – испугалась она.

      Я узнал своих друзей. Они столпились, как стадо овец, в десяти шагах. И послышался голос Костра:

      – Леха, спички есть?

      Дрожь моя внезапно исчезла. Валентина раскрыла рот и с удивлением осмотрела меня. Я вежливо извинился и подошел к пацанам.

      – Какого