Вторая рука. Дик Фрэнсис

делались снаружи, с копыт.

      Том привалился к письменному столу, я сел на подлокотник одного из кресел. Не тот был разговор, чтобы рассиживаться с удобствами.

      – Ну, выкладывай, – сказал Том, – с чего тебе вздумалось расспрашивать про Бетесду?

      – Просто хотелось узнать, что с нею стало.

      – Не надо со мной так, приятель. Ты бы не прикатил сюда ко мне просто так, из интересу. Зачем тебе нужно это знать?

      – Клиент хочет выяснить, – сказал я.

      – Что за клиент?

      – Если бы я работал на тебя, – сказал я, – и ты меня попросил держать язык за зубами, ты бы рассчитывал, что я всем разболтаю?

      Он смерил меня недовольным, пристальным взглядом:

      – Нет, приятель. Пожалуй, не рассчитывал бы. Ну и насчет Бетесды – думаю, это не секрет. Она умерла родами. И жеребенок тоже. Это должен был быть жеребчик. Но он был мелковат.

      – Очень жалко, – сказал я.

      Он пожал плечами:

      – Ничего, бывает. Хотя и нечасто. Сердце у нее не выдержало.

      – Сердце?

      – Ага. Понимаешь, жеребенок шел не тем концом, и кобыла тужилась дольше, чем следовало. Жеребенка-то мы у ней внутри развернули, когда поняли, что дело плохо, но она вдруг взяла да и рухнула. Мы ничего и сделать не могли. Посреди ночи, разумеется, как оно обычно и бывает.

      – А ветеринара не вызывали?

      – Да был у нас вет, рядом стоял. Я его вызвал сразу, как мы увидели, что у нее началось, потому что был шанс, что дело обернется плохо. Первый жеребенок, шумы в сердце, все такое.

      Я слегка нахмурился:

      – А у нее что, были шумы в сердце, когда ее к тебе привезли?

      – Были, конечно! Потому ее и со скачек сняли. Да ты, приятель, о ней ничего не знаешь, что ли?

      – Нет, не знаю, – ответил я. – Расскажи.

      Он пожал плечами:

      – Она стояла у Джорджа Каспара, само собой. Владелец хотел от нее жеребят, исходя из результатов, которые она показывала в два года, поэтому мы ее свели с Тимберли. Должен был получиться неплохой спринтер, но вот видишь, человек предполагает… и все такое.

      – А когда она пала-то?

      – Да с месяц назад, наверно.

      – Ну что ж, Том, спасибо. – Я встал. – Спасибо, что уделил мне время.

      Он оттолкнулся от стола:

      – Эк оно жизнь-то обернулась, а? Ездишь, вопросики задаешь… Как-то оно не вяжется с прежним Сидом Холли, который так ловко брал препятствия.

      – Все меняется, Том.

      – Ну да, наверно… Но могу поспорить, тебе всего этого не хватает – вот этого рева трибун, когда заходишь на последнее препятствие и твой конь его берет, да? – Его лицо светилось былым восторгом. – Ей-богу, приятель, вот это было зрелище! Как ты тогда… даже не представляю, как ты это сумел!

      Наверно, он это говорил из самых лучших побуждений, но мне отчаянно хотелось, чтобы он заткнулся.

      – Да, конечно, не повезло тебе с рукой-то. Но стипль-чез – дело такое. Кто спину сломает, кто еще чего… – Мы двинулись к двери. – Кто пошел в скачки с препятствиями, тот пошел на риск.

      – Точно подмечено, – сказал