Белые одежды. Не хлебом единым. Владимир Дудинцев

уже проделали треть того, что нужно было бы сделать нам, Кассиан Дамианович… Если бы мы – по своему плану – предприняли такое сопоставление. Главное – нам никаких упреков, сам противник все сделал и записал в журналы!

      – Федька! Вот это как раз нам и надо. Составляй скорей план и пришлешь мне.

      – План уже есть, – сказал Федор Иванович. – Набросок. Это будет большая работа. Года на четыре…

      – А если на два? Будем медлить – нас капиталистический мир обгонит.

      Федор Иванович внимательно на него посмотрел:

      – Надо же увенчать сортом… Хотя бы уверенно заявить, что дадим…

      – Ну и увенчаем! Почему не увенчать? Заявим через год, а увенчаем через два!

      – Хотите перещеголять академика Лысенко? Хотите подарить Родине вторую ветвистую пшеницу? – не удержался, ядовитейшим тоном сказал Федор Иванович. Но нет, он этого, оказывается, не сказал. В первый раз с ним случилось такое. Притом само собой. Вся энергия ядовитого протеста вдруг сжалась, и он промолчал. Только в глубине глаз мгновенно пробежала остренькая серебристая змейка.

      – Пиши – на два года, – твердо распорядился ничего не заметивший академик Рядно. – Это будет замечательная работа. Пора тебе выходить на большую дорогу…

      Федор Иванович тонко улыбнулся, и улыбка его сказала: «Как это понять?»

      – Не переиначивай батькины мысли! На большую – в смысле капитальных работ. Хватит смеяться над батькой, пора становиться зрелым, серьезным ученым. Я буду руководить. Для публикаций дадим зеленый свет. Давай, сынок. План ты мне завтра вручишь?

      – Вручу сейчас. Вот он, в столе…

      Поглядев на него с немым восторгом, Кассиан Дамианович надел квадратные черные очки, опустил в стакан с чаем большую таблетку и, прихлебывая свой напиток, постукивая «кутнями», принялся листать план. Федор Иванович устремил на него свой прохладный, как бы ласкающий взгляд. Глядя на старика и двигая бровью, он то и дело закипал: «Народный академик! Ничего твой пустой орех не варит в селекции. Господи, он держал меня за фост! Читай, читай. Пусть, пусть будет два года. Нам кое с кем и двух хватит, успеем и с теоретической работой, и увенчаем!»

      – Ты что на меня смотришь? – спросил вдруг старик, не поднимая головы от страницы.

      – Изучаю, Кассиан Дамианович.

      – Изучай, сынок, изучай. Полезно.

      Потом перевернул страницу и, продолжая читать, он вдруг проныл:

      – А для чего ты меня изучаешь? А?

      – Думаю, даст он мне докторскую степень или нет?

      – Ты еще сомневаешься, дурачок?

      Отложив план, он растянулся на койке Федора Ивановича:

      – Не возражаешь? Пусть батькины кости немножко понежатся. Люблю после бани. Так он наконец проговори-и-ился! Доктора хочет!

      – Кассиан Дамианович! Плох тот солдат…

      – В генералы хочется? – Академик, закрыв глаза, одобрительно кивнул несколько раз. Хрустя суставами, потянулся. Задумался. Ему хотелось поговорить. – Так ты живой человек, я вижу! Это хорошо. По