Белые одежды. Не хлебом единым. Владимир Дудинцев

действовать, ему было необходимо собственным пальцем тронуть живое, истинное, то, что составляло скрытую основу академика Рядно. Все было как будто ясно, но вот – потребовалась еще одна проверка. И он приготовился. И совсем без его ведома сжалась в нем и уперлась в чуткий выступ стальная пружина.

      Они уже шли через работающий механический цех, и Федор Иванович увидел в глубине за станками Бориса Николаевича Порая. Дядик Борик поднял руку, салютуя Учителю. И Федор Иванович бойко вскинул руку.

      – Ты с кем поздоровался? – спросил Кассиан Дамианович, проследив их приветствия.

      Пружина тут же сорвалась и ударила.

      – С одним вейсманистом-морганистом. С Троллейбусом…

      Старик как бы онемел.

      – Этот длинный? С кокардой? Постой, какой же это Троллейбус? Троллейбуса я по одним чирьям сразу…

      Он совсем забыл, что всего лишь четыре месяца назад, напутствуя молодого ревизора, он сказал о Троллейбусе: «Интересно, что это за фрухт. Посмотреть бы…» Ему тогда было нужнее не знать Троллейбуса. Чтоб сынок не уперся, не забастовал.

      – Троллейбус – это ихний здешний генерал ордена. Ха! Троллейбуса не узнал! Что это с тобой, сынок?

      – Кассиан Дамианович! Я неудачно пошутил. Это Борис Николаевич Порай. Механизатор.

      «Стригалев прав», – сказал себе Федор Иванович, переводя дыхание.

      – Непонятно как-то шутишь, – не мог успокоиться академик. – Шутишь не похоже на себя. Мерещится он тебе, твой крестник. Жалеешь небось, знаю тебя. Кончай о нем думать. Другие ждут дела.

      Душевая от пола до потолка сверкала молочной керамикой. Закрыв дверь на задвижку и раздевшись, академик опять пришел в веселое настроение. Он был хорошо сложен для старика, сухощав, весь в мелких бугорках старческой одеревеневшей мускулатуры. Хорошо был виден выступающий рисунок скелета. При меловой белизне тела его маленькая и темная сухая голова на коричневой шее казалась взятой взаймы у другого человека. Прикрыв грешное место рукой, он проковылял к душу, стал вертеть краны, загагакал, закричал, заплакал и исчез в облаках пара. Некоторое время слышались только крики и шлепки по голому телу. Потом академик позвал Федора Ивановича:

      – Давай, сынок, сюда. Спину потрешь.

      Федор Иванович под вторым душем принялся мылить колючую мочалку.

      – Давай скорей! – Старик нагнулся и ждал. – Потри, потри. Скажешь, академику Рядно спину тер, пусть боятся. Хо-хо! Ух-х, ты! – он закричал еще громче. – Не жалей силы! О! Так, так! Вонлярлярский! Вот кого бы пригласить! Пронститутку, интеллихэнта. И-хи-хи! Потише, ссатана! Обрадовался! В следующий раз позову его – вот будет комедия! Думаешь, не пойдет? Будет фыркать, а спину потрет! И сделает, чтоб узнали!

      – Он у Стригалева микротом хотел чердануть. У Стригалева свой микротом, сам сделал…

      – Свой? Что-то я не знаю за ним такого факта. Наверно, такой же допотопный, как и микроскоп…

      Вот какие подробности он знал о Троллейбусе!

      – Когда Троллейбуса попросили