Белые одежды. Не хлебом единым. Владимир Дудинцев

Иванович. – Я сегодня решил выбросить все свои запасы. Потом сообразил: надо принести сюда; может, кому понравится. Я сам их набиваю. С донником.

      И, запустив руки в портфель, он выложил на стол горку своих длинных папирос. Все курильщики подошли, взяли по папиросе. Шамкова, держа папиросу между двумя бледными пальцами, закурила и опустила голову, вникая во вкус табака.

      – Я беру себе половину, – заявила Анна Богумиловна.

      – Еще принесу, – сказал Федор Иванович. – У меня почти годовой запас.

      – А что, бросить курить так трудно? – послышался голос Елены Владимировны.

      – Детка, невозможно! – гаркнула Побияхо. – Кошмар! Адские муки. Как тебе попонятней объяснить… Это все равно что бросить любить.

      – Бросить любить легче, – сказала Шамкова.

      – Пра-а-авда? – пропела радостно Елена Владимировна, наклоняя голову вправо и влево.

      – Я видел бросавших, – сказал Ходеряхин. – И сам бросал. А таких, кто не начал снова, не видел.

      – Да-а-а? – пропела Елена Владимировна.

      В полдень они встретились в дальнем конце длинного сводчатого коридора.

      – Миклухо-Маклай, вы правда бросили курить? – спросила она, потянув его за локоть.

      – Правда.

      – Навсегда?

      – На всю жизнь.

      – А почему вы бросили курить? А-а?

      Она все время тормошила его: потянет за локоть и оттолкнет. И можно было насладиться прекрасными мгновениями. Но слишком свежо помнился вечер у поэта. «Господи! – думал Федор Иванович. – Пусть ходит куда угодно. Сдаюсь! Только улыбалась бы и тормошила меня вот так!»

      – Почему вы бросили курить? – настаивала она, дергая его за локоть.

      – Это моя тайна. Выходите за меня замуж, тогда скажу – почему. А до тех пор не скажу.

      – Ишь какой! А я не выйду, пока не скажете. Не могу же я кота в мешке…

      – Это вы кот в мешке. Что делали вечером после того, как мы… Можете не отвечать, я соблюдаю установленный режим.

      Мгновенно они договорились встретиться вечером. Когда стемнело, они нашли друг друга в парке на Второй Продольной аллее. Елена Владимировна сама, сжавшись, словно озябнув, скользнула под его локоть, их руки нашли свои места, и они быстро зашагали в ногу – в самую темень, уже не спотыкаясь.

      Они долго шли молча и иногда крепко охватывали друг друга, словно убеждаясь, что наконец они нашли то, что долго не могли найти.

      Потом Елена Владимировна вдруг спросила:

      – Почему скрывались целую неделю? Почему даже не позвонили?

      – Видите ли… Я вас… Я к вам очень привязан. Вы мне кажетесь такой необыкновенной… Если бы вы знали, как сейчас, когда я вам это говорю, как сейчас меня тянет изнутри тоска…

      – А почему же не позвонили?

      – Вот, дайте досказать. Вы запомнили все, что я вам сказал сейчас?

      – Ну говорите, говорите.

      – Так вот. Я заметил, что у вас что-то… Вы мне уже давно ужасно врете. И не заботитесь, чтоб было безболезненно…

      Она как будто смутилась