Страшные истории Сандайла. Катриона Уорд

кармане. Это крышка от пузырька с лекарством Ирвина. С защитой от детей. Я встаю. У меня перехватывает дыхание, периферию зрения заволакивает серый туман. Чтобы не упасть, я хватаюсь за стол Колли, и в этот момент вижу перед собой рисунок, над которым она корпела сегодня. На нем кости детской руки – по размеру примерно такой, как у Энни.

      Моя ладонь со звоном влетает в ее щеку и оставляет на золотистой коже красную отметину. Она подносит к ней руку и осторожно касается, будто опасаясь обжечься. Выражение ее глаз при этом совершенно не меняется, взгляд все так же блуждает, будто она ведет очередную беседу, которой мне не дано услышать.

      До этого в гневе я детей и пальцем не трогала. Плачет в итоге не Колли, а я. Рана, открывшаяся в сердце, доставляет чуть ли не физическую боль.

      – Мам…

      Прикосновение ее руки легкое, как пушинка. За сегодняшний день она утешает меня уже во второй раз.

      Я беру себя в руки, по крайней мере, насколько это вообще возможно.

      – Ты занимаешься этим уже давно. Здесь их очень много.

      Я с удивлением обнаруживаю, что говорю ровным голосом, как и подобает матери. Тем же тоном можно было бы обсуждать творческий школьный проект. Я вытираю глаза и сморкаюсь. В кармане у меня всегда лежат платочки «Клинекс».

      Колли смотрит в пол, вертит пальцами и говорит так тихо, что я едва могу расслышать ее ответ.

      – Я занималась этим всегда.

      – А это зачем? – спрашиваю я, поднимая перекись водорода.

      – Для отбеливания костей, – говорит она.

      Теперь картина начинает приобретать смысл, как всегда во время кризисов, раскручиваясь медленной, убийственной спиралью. Скверный запах в ее комнате, отбеливатель, пластиковая банка.

      Я делаю вдох, меня пробирает дрожь. Но больше я не протестую и не боюсь. Вместо этого ощущаю какую-то странную близость с ней. Впервые за много лет мы говорим друг с дружкой начистоту.

      – Я всегда так поступала с костями. Сначала просто хотела, потом и правда стала так делать. Я знаю, кто я. Как знаю и то, что никому не нравлюсь, – говорит Колли. – Даже тебе.

      – Но ты нравишься мне, солнышко, – отвечаю я, – я твоя мама и люблю тебя.

      Люблю ли?

      – Я знаю, что это плохо, – бесцветным голосом продолжает Колли, – но не знаю, что мне делать. Мне так… хрррррр… смайлик «сонная мордашка».

      – Я понимаю, о чем ты, – искренне говорю я, обнимая ее.

      Она прижимается ко мне и обвивает руками за талию. Я мысленно представляю эти сильные пальчики и чувствую, как по внутренностям прокатывается волна ледяного холода. Но даже не морщусь. Я держу ее. Что-что, а это мне по плечу.

      – Мне страшно, – говорит она, уткнувшись носом в мою блузку.

      Я глажу ее по спине.

      – Мы что-нибудь с этим придумаем, договорились?

      Я испытываю редкий прилив всепоглощающей любви к ней. Он накатывает на меня, заполняя все пустоты и глубины, в которых раньше чего-то недоставало.

      Я сижу рядом с Энни,