Варенье из падалицы. Алексей Алёхин

сорока, груболицый, с разбойничьим перебитым носом, нежно прижимал заскорузлой рукой похищенную с бала Золушку. Ее белое кружевное платьице беззащитно выглядывало из-под наброшенного на плечи плаща. С бесстрашной любовью она глядела в его страшные желтые глаза, и под взглядом этим он, казалось, забывал свое разбойное ремесло и счастливо улыбался.

      Эскалатор уносил их в обнимку наверх, в теплую ночь, и его потресканные от матерной ругани губы беззвучно шевелились, точно пытаясь выговорить ласковое.

      Господи, где Ты их отыскал друг для друга?

      Сдавала комнату, ненадолго поселился даже заезжий миссионер, после которого остался легкий запах ладана и запиханные в диванную подушку дамские трусы.

      Уголок Дурова с черными чугунными слонами статуэточной породы.

      Переливчатый серо-зеленый занавес, будто сшитый из шкурки ящерицы.

      Глупые дрессированные птицы.

      И сама хозяйка, смахивающая на большую старую ворону, приодевшуюся в елочную мишуру.

      Кабан с отвратительными желтыми клыками раскатал по сцене ковер и немножко по нему покружился с голубым платочком в зубах – что обозначало танец.

      Большой белый попугай, вертя педалями маленького блестящего велосипедика, проехал по проволоке.

      Собака сосчитала до десяти.

      Из-за кулис отчетливо пахло слоном, но тот так и не появился на публику.

      В ту зиму модники облачились в толстые волосатые брюки.

      1994

      Старые московские дома расселяют. Прежние жильцы вывозят свои обшарпанные пианино. Въезжают другие, с новенькими двухкамерными холодильниками.

      Человек, скалывающий лед, вытер лицо ушанкой и плюнул с ненавистью:

      – Да хоть бы весь мир поскользнулся!..

      Усомнился в таблице умножения и пересчитал ее всю. Сошлось.

      В ванной над мраморным умывальником уставился из стены пучеглазый кран с никелированным хоботком, похожий на гигантское насекомое.

      Настоящая история

      От тянувшейся полтора десятка лет семейной жизни художник наконец сбежал, переселившись в мастерскую. К тому моменту у него осталась только одна потребность – в одиночестве.

      От сомнительного положения «мазилы-левака» не убежишь.

      Развеска картин на групповой выставке: запланированное избиение младенцев. «Комиссия» явилась в зал на Беговой, возглавляемая бой-бабой из Управления, настоящим комиссаром в юбке. В окружении холуев она крупным шагом бежала вдоль картин, то и дело гремя высоким властным голосом: «А это что за мазня? Убрать!»

      Герой наш затаился в своей выгородке и решил: «Слово скажет – пошлю. Открытым текстом».

      Что случилось, понять нельзя. Наверное, она все ж имела свои отношения с живописью, и что-то ее тут зацепило. Влетев в выгородку и еще не видя его, она остановилась, обведя глазами, и вдруг совсем другим тоном: «Может, эту расширить?» – Это значит – за счет других. – «Не надо…» Посмотрела на него внимательно: «Жаль, раньше не знала вас. В мастерской бы посмотреть».

      А ее во все мастерские