Есть кто живой?. Юлия Сабитова

Панглосс? – спросил я Андрея Михайловича.

      – Так точно. Тебе нравится это имя?

      – Да, ему ужасно идет. Думаю, он даже чем-то похож на своего литературного тезку.

      Я не собирался умничать, просто когда читаешь определенную книгу, она становится как бы частью твоей реальности, и ты начинаешь говорить о ней, как о чем-то привычном и знакомом. Я прочел вольтеровского «Кандида» сравнительно недавно, поэтому отчетливо помнил описываемые события и имена героев. Выбирал я это произведение, что называется, «пальцем в небо». В списке рекомендуемых к прочтению книг оно шло под номером девять. Девять – число моего рождения. И поскольку на тот период у меня не было определенных предпочтений, я остановился на Вольтере. Правда, в какой-то момент я готов был забросить его, но сейчас был доволен, что прочел до конца.

      – Ты читал Вольтера? – удивленно спросил учитель.

      – Вы, кажется, тоже, – смутился я.

      Он улыбнулся:

      – Да, но не в шестнадцать лет. Какие сложности с моим предметом могут быть у парня, читающего Вольтера, как я полагаю, по собственному желанию? Скажи, Нина Васильевна не стояла с пистолетом у твоего виска, пока ты одолевал это произведение? Я знаю: она тот еще тиран!

      – Я благоразумно не сообщал ей об этом подвиге. Что касается вашего предмета, в повести, к сожалению, не учат испарять лягушек. По крайней мере, не описывают сам процесс.

      Синицын, улыбаясь, подмигнул Роберту. Тот посмотрел на меня, и я больше не чувствовал себя двоечником-изгоем: я полностью подчинился той атмосфере, которая возникает обычно между старыми приятелями, – атмосфере абсолютного взаимопонимания.

      Панглосс, казалось, понял, что прощен. Он потерся о ноги хозяина и решил, что ему позволено вернуться на свое прежнее место. Это была завораживающая борьба великой кошачьей грации с нажитым долгими годами ожирением. Запрыгнув на стол, заставленный стеклянными пробирками, он виртуозно обогнул каждую из них, добрался до пространства, будто специально расчищенного для его кошачьей пятой точки, томительно запрокинул голову вверх и совершил потрясающий прыжок, явно противоречащий всем законам физики. Вскоре до нас донесся его храп. Эти звуки были не чем иным, как настоящим кошачьим храпом.

      – Когда-нибудь во сне он свалится мне на голову, – обреченно произнес его хозяин. – Но мы с вами отвлеклись. Макс, с чего бы ты предпочел начать?

      Я пожал плечами. У меня не было определенных пробелов в этом предмете: вся химия являла собой один огромный пробел.

      – Тогда, пожалуй, с наглядного опыта, – ответил он за меня.

      Тут началось настоящее химическое шоу! Он наполнял пробирки жидкостью, меняющей цвет лучше любого хамелеона, опустошал их, наполнял чем-то другим, грел и охлаждал, поджигал, тушил и снова поджигал. Их содержимое пенилось, бурлило, дымило. Комната наполнилась стойкими запахами химических веществ. Я как завороженный не сводил глаз с его рук, пытаясь запомнить ход реакций.

      Мысленно