Темные аллеи. Окаянные дни. Повести и рассказы. Иван Бунин

а то и шесть рублей; выходит, значит, больше полсотни… Но кирпичей оказалось три с половиной тысячи, за матицу пришлось взять не пять целковых, а два с полтиной… Озабоченно приглядывая себе новую избу, целый год приторговывался он только к тем, что были совсем не по деньгам ему. И примирился с теперешней только в твердой надежде на будущую – крепкую, просторную, теплую.

      – В этой я, прямо говорю, не жилец! – отрезал он однажды.

      Яков внимательно посмотрел на него, тряхнул шапкой.

      – Так. Значит, ждешь, корабли приплывут?

      – И приплывут, – ответил Серый загадочно.

      – Ой, брось дурь, – сказал Яков, – наймись куда ни на есть да зубами, к примеру, держись за место…

      Но мысль о хорошем дворе, о порядке, о какой-то ладной, настоящей работе отравляла всю жизнь Серому. Скучал он на местах.

      – Она, видно, работа-то не мед, – говорили соседи.

      – Небось была бы мед, кабы хозяин попался путный!

      И Серый, вдруг оживившись, вынимал изо рта холодную трубку и начинал любимую историю: как он, будучи холостым, целых два года честно-благородно отжил у попа под Ельцом.

      – Да я и сейчас поди туда – с руками оторвут! – восклицал он. – Только слово сказать: пришел, мол, папаша, поработаться на вас.

      – Ну, к примеру, и шел бы…

      – Шел бы! Когда у меня детей цельный угол сидит! Вестимо: чужую беду – руками разведу. А тут человек без толку пропадает…

      Без толку пропадал Серый и нынешний год. Всю зиму с озабоченным видом просидел дома, без огня, в холоде, в голоде. Великим постом пристроился каким-то манером к Русановым под Тулой: в своих-то местах его уж не брали. Но не прошло и месяца, как осточертела ему русановская экономия хуже горькой редьки.

      – Ой, малый! – сказал раз приказчик. – Наскрозь тебя вижу: придираешься ты лыжи наладить. Забираете, сукины дети, денежки вперед да и норовите в кусты.

      – Это, может, бродяга какой так-то норовит, а не мы, – отрезал Серый.

      Но приказчик намека не понял. И пришлось действовать решительнее. Заставили раз Серого навозить к вечеру хоботья для скотины. Он поехал на гумно и стал навивать воз соломы. Подошел приказчик:

      – Разве я тебе не русским языком сказал – хоботье накладывать?

      – Не время его накладывать, – твердо ответил Серьга.

      – Это почему?

      – Путные хозяева хоботье в обед дают, а не на ночь.

      – Да ты-то что за учитель такой?

      – Не люблю морить скотину. Вот и учитель весь.

      – А везешь солому?

      – На все время надо знать.

      – Сию же минуту брось накладывать!

      Серый побледнел.

      – Нет, дела я не брошу. Дела мне нельзя бросать.

      – Дай сюда вилы, собака, и отойди от греха.

      – Я не собака, а хрещеный человек. Вот отвезу – и отойду. И совсем уйду.

      – Ну, брат, навряд! Уйдешь, да вскорости и назад, в волость припрешь.

      Серый соскочил с воза, бросил вилы в солому:

      – Это