О тех, кто в МУРе. Семен Вольфсон

же солидными и грузными, как сам бывший владелец, книжными шкафами. Даже лесенка на колёсиках была из дуба.

      В одном из ящиков комода в столовой хранились ампулы, на которых, если постараться, можно прочитать «Инсулин», и запас одноразовых шприцов, сверху лежал рецепт. В другом находились документы: паспорт, свидетельство о рождении, диплом доктора искусствоведения, ещё много всяких грамот и дипломов, а также короткая отвёртка с деревянной ручкой.

      – Как думаешь, зачем она здесь, ведь в прихожей, в шкафу, стоит небольшой ящик с инструментами? – обратился Горевой к Григорьеву.

      – Понятия не имею, – ответил Сергей Юрьевич, – чинил что-нибудь, да и положил рядом.

      – Смотри-ка, – Леонид Семёнович держал в руках свидетельство о рождении, – наш покойник, оказывается, родился в Ленинграде в 1935 году. Вот бы спросить его родителей, как они в осажденном городе выжили, чем занимались.

      На кухне в массивном сундуке, обитом узорчатыми железными пластинами, обнаружился изрядный запас отменного армянского коньяка.

      Осмотр просторных ванной комнаты и туалета, облицованных керамической плиткой, напомнившей Горевому Сандуновские бани, не дал ничего интересного.

      После обыска составили протокол, подписанный понятыми, где помимо прочего, было указано, что из квартиры ничего не пропало.

      – А сейчас все свободны, – сказал Григорьев.

      – Я тоже могу идти? – спросил участковый.

      – Вы тоже.

      Понятые, фотограф, судмедэксперт и участковый вышли.

      – Ну что, Лёня, опечатаем и пойдём?

      – Серёжа, ты иди, а мне кое-что проверить надо.

      – Тогда и я с тобой посижу за кампанию, чтоб не так страшно было, – рассмеялся Сергей и уселся на жёсткий диван.

      Горевой подошел к месту, где стоял упавший табурет и указал Григорьеву на вмятину в полу.

      – Это от табурета, углом упал.

      – Да, – согласился Леонид Семёнович, продолжая внимательно осматривать паркет. Потом перевёл взгляд на потолок, также внимательно разглядывая место вокруг крюка, на котором висела люстра, и, наконец, хмыкнул, видимо, чем-то удовлетворённый.

      – Прикрой, пожалуйста, дверь в комнату и разговаривай потише.

      – Это ещё зачем?

      – А затем, что у стен бывают уши. Слышал такую поговорку?

      – Если ты про нашу контору, то это точно, – Сергей закрыл дверь.

      – Ты думаешь, самоубийство? – спросил Горевой.

      – Конечно! Дверь стальная, замок цел, из квартиры ничего не пропало, а то бы сосед Николай сказал. Цацки золотые мы видели, деньги покойник держал на валютном счёте: договор видели. Жил один, близких родственников не имел. Ну, что ещё?!

      – Да. Всё правильно. Но есть у меня некоторые соображения, на первый взгляд пустяшные, а проверить надо. Допустим, ты захотел свести счёты с жизнью. Что, с кухни тяжелый табурет потащишь, когда вот кресло; оно и повыше, его и опрокинуть удобнее? Это раз. А теперь обрати внимание, шнур какой?

      – Толстый: быка выдержит, не то,