Ветер и крылья. Новые мосты. Галина Гончарова

панцири, служанка приволокла плошки с маслом…

      Минут десять дядя и племянница сосредоточенно жевали. Разбивали панцири молотками, вытаскивали кусочки мяса, окунали их в плошки с растопленным маслом…

      Дешево, конечно. Зато горячо, вкусно и сытно, что и требуется местным клиентам. А потом Джакомо толкнул Мию ногой под столом.

      Девушка обратила внимание на дверь.

      Девушка, кавалер… все обычно и привычно. Вот на девушку и надо было обратить внимание.

      Невысокая, лет пятнадцати, круглолицая, смешливая… явно из деревни… чья-то родственница? Если ее взяли в дом к дану, а не выкинули на панель?

      – К тетке приехала. Ты смотри, не отвлекайся.

      Мия кивнула.

      И смотрела.

      Как девушка улыбается, как поправляет прядку волос, как кокетливо стреляет глазками, как разговаривает, благо кавалер усадил ее неподалеку… Даже как натерты у нее щеки мелом и свекольным соком. И свеклой же намазаны губы, и сажей подведены брови. Жуть жуткая, но Мие так еще и легче. Под этой краской морды и не видно.

      Зачем?

      Мие притворяться два-три часа. Недостаточно просто один раз посмотреть. Надо послушать. Усвоить характерные словечки вроде «здоровьичка» и «спасибки», посмотреть на жесты, улыбку, на то, как девчонка вроде бы кокетливо, а на самом деле ужасно глупо хлопает глазами…

      Это надо впитать, усвоить, ей предстоит так делать. И Мия честно делила внимание между крабами и служанкой. И только когда та ушла, отвлеклась, заговорила с дядей:

      – Как ее хоть зовут?

      – Моника Амато.

      Мия кивнула.

      Что ж. Моника так Моника. Авось и не собьется. Операция была назначена через два дня.

* * *

      Столица!

      Моника млела от самого слова. От его музыки, от самого значения…

      Сто-ли-ца!

      Это не их убогие Верхние Пеньки! Это город! Это самый прекрасный город мира! И спасибо тетке – она здесь!

      Да, уехать из деревни было хорошо. Там у нее перспектив нет. Никаких. Слово «перспектива» Моника, правда, не знала, но что жить там сложно, это уж факт.

      И семнадцать детей в семье, и мамка, которая рожала, как не из себя, и отец, который впахивал, чтобы всю эту ораву обеспечить, но на земле легко не бывает. Работать приходилось со вторых петухов до темноты. Спать – как повезет. Кушать – тоже как повезет.

      И на ней вся эта орава детей тоже висела. Старшая ж!

      Помощница маменькина!

      Даже когда младшие подрастать начали, так новые появлялись! И вот несправедливость! У соседки четверо поумирали, а у них – все здоровы! Хоть ты сама подушкой накрывай!

      Вечной мамашиной помощницей Монике быть не хотелось, и она нацелилась на Луку, сына старосты. Выйти б за него замуж – и горя не знать, нищеты не нюхать. Но кто ж знал, что он такой подлец?

      В любви клялся, платочек подарил, ленту тоже… а потом и на сеновал позвал. Моника и сама не поняла, как там оказалась.

      Наверное, потому, что иначе Лука ушел бы к Розке. А это уж вовсе недопустимо.

      Увы, сеновал не оказался гарантией счастья. Моника