Хэллоуин (сборник). Александр Матюхин

разместился на солнечном сплетении парня. Раздвоенными копытами он топтал грешников, но одновременно опасливо косился вверх – туда, где в облаках парил Бог, занимая всю грудь Захара. Стилизованный под живопись Микеланджело, выписанный с изяществом Ватто, Бог оскорбил отца не меньше, чем карикатурный дьявол.

      Дверь захлопнулась за Захаром.

      Он усмехнулся и вставил себе в лоб два маленьких стальных рога. Женщинам рожки особенно нравились.

      Брюнетка со свежей розой на бедре и двумя десятками сережек в смазливом личике разглядывала Кривца, пока тот обрабатывал и забинтовывал рану.

      – А что ты делаешь после работы? – спросила она, кокетливо касаясь Бога на его груди.

      – Читаю книги, – спокойно сказал он.

      Разочарованная девушка покинула комнату.

      – А знаешь, – сказала ему Соня, наматывая на пальчик рыжий локон, – твоя неприступность возбуждает.

      Тату-студия находилась в одном помещении с салоном красоты, и Соня работала там парикмахером.

      – Если бы мужчины меня интересовали, я бы, наверное, запала на тебя.

      – Давай оставим все как есть. Ты будешь самой красивой в городе лесбиянкой, а я – парнем, который не спит с клиентами.

      – Заметано. Но ты все-таки странный.

      Соня не без оснований полагала, что любить «Napalm Death» и Данте одновременно – странно. Но именно за чтением второй главы бессмертной классики застал Захара очередной клиент.

      Он вошел без стука – приземистый мужчина лет сорока пяти. Даже сквозь зимнюю дубленку были заметны внушительные мускулы и широкие плечи. Лицо грубое, наспех слепленное, выделялось разве что крупным носом. Маленькие тусклые глаза прятались в тени растрепанных бровей. Щеки покрывала серебристая щетина. Типичный работяга. Ни тебе туннелей в ушах, ни пирсинга, ни модной подкрашенной бородки.

      Мужчина стянул с себя лыжную шапку, показывая, что и ирокеза он не носит. Шишковатый череп был обрит до седой щетины.

      Гость уставился на мастера. Этот взгляд Захар ощущал на себе каждый день, когда ехал в метро, когда обедал в закусочных. Взгляд обывателя, столкнувшегося с неведомой зверушкой. С рогатым жителем ада.

      Захар ждал, пока мужчина спросит. Мужчина спросил:

      – Это что, рога?

      – Рога, – спокойно сказал Кривец.

      – Они снимаются?

      – Да. Отвинчиваются.

      Рот мужчины растянулся в улыбке:

      – Ну ничего себе. Ну ты даешь, парень.

      Продолжая простодушно ухмыляться, он затопал по студии, мимо экспозиции фотографий и эскизов. Ботинки сорок шестого размера оставляли на линолеуме лужи талого снега.

      Захар почувствовал раздражение. Ему не нравилось, когда люди в пыточной начинали вести себя как дома. Ухмылка гостя показалась ему непочтительной по отношению к его искусству.

      – Простите, чем я могу вам помочь? – нетерпеливо спросил Захар.

      – Ах, да. Помочь. Я хотел бы татуировку.