Гротески. Ханс Хайнц Эверс

ухватил меня за колено.

      – Не произведете ли вы расчет по вашим ставкам, кабальеро? – спросил он.

      Я кивнул, и он стал многословно объяснять мне, сколько я, по всеобщему мнению, проиграл, а сколько – выиграл. Зрители окружили нас. О мертвецах никто не заботился – деньги представляли больший интерес, деньги – всему голова!.. Я передал патрону горсть монет и попросил его распорядиться ими. Он стал считать и потом, под аккомпанемент хриплых криков, начал разбираться с каждым спорщиком по отдельности.

      – Здесь не хватает, кабальеро, – сказал он наконец.

      Я чувствовал, что он меня обманывает, но спросил, сколько с меня следует, и снова без лишних вопросов дал ему денег. Когда он после того заметил, что мои карманы еще не опустошены до конца, то предложил:

      – Кабальеро, не хотите ли купить ножичек маленького Бомбито? Он привлечет к вам удачу – целые реки удачи!

      Я приобрел наваху за пустячную цену. Андалузец сунул мне ее в карман.

      Теперь на меня никто больше не обращал внимания. Я встал и, шатаясь, поплелся в мглистую ночь. Палец распух и болел; я крепко обвязал его платком. Глубокими, долгими вздохами пил я свежий ночной воздух.

      – Кабальеро! – окликнул меня кто-то. – Кабальеро!

      Я обернулся; навстречу мне шел один из давешних мужчин-зрителей.

      – Меня послал патрон, кабальеро, – сказал он. – Не захватите ли вы с собой вашего друга?

      Ах да, священник, мой Падре! Все это время я не видел его, не думал даже о нем!

      Я снова вернулся, обогнул кактусовый плетень. На земле покоились две неубранные бесформенные груды в красных лужах. Священник, склонившись над ними, ласково гладил руками истерзанные тела. Но я точно заметил, что крови он не касался – только по воздуху двигались его руки, тонкие, ухоженные, почти что женоподобные…

      Губы его шевелились в забытьи.

      – Прекрасная сальса, – лепетал он, – дивный красный соус из этой парочки сочных томатов!

      Пришлось отрывать его силой, ибо он не желал лишать себя зрелища. Выдавая что-то несвязное, он, шатаясь, побрел за мной на своих худосочных ногах.

      – Перепил, видать! – бросил, смеясь, один из андалузцев, но я-то знал, что священник не взял в рот ни капли.

      Патрон снял шляпу, и другие последовали его примеру.

      – Vayan ustêdes con Dios, Caballeros![12] – произнесли мужчины в унисон.

      Когда мы вышли на большую дорогу, Падре послушно проследовал за мною. Он взял меня под руку и забормотал:

      – О, как много крови! Как много чудной красной крови!

      Куском свинца повис он на мне; с большим трудом я дотащил его до Альгамбры. В какой-то момент мы сделали привал, присели на камень.

      После долгой паузы мой спутник промолвил тихо и восторженно:

      – О жизнь! Какими поистине чудными наслаждениями одаривает нас жизнь! И как же радостно, как это хорошо – жить!..

      Подул пронизывающий холодный ветер, и стало очень зябко. Я слушал, как скрипел зубами англичанин по прозвищу Падре. Медленно,

12

Ступайте с Богом, джентльмены! (исп.)