Гротески. Ханс Хайнц Эверс

и восторгались. И вдруг он увидел, что одна старая дама поднялась со своего кресла, вскрикнула и упала.

      Кавалеры принесли одеколон и смачивали обморочной даме виски и лоб. А поэт склонился к ее ногам и целовал ее руки. Он чувствовал, что любит ее, как свою мать.

      Когда она открыла глаза, ее взор прежде всего упал на него. Она вырвала у него руку, словно у нечистого животного, и воскликнула:

      – Прогоните его!

      Он вскочил и убежал. Он забился в дальний угол залы и опустил голову на руки. И, пока они провожали старую даму вниз по лестнице к ее карете, он сидел там. Он уже знал все в точности. Он знал все это еще до того, как ему сказали об этом хотя бы одно слово.

      Это было как бы исполнение предначертанного. Он чувствовал, что это должно было рано или поздно свершиться.

      И когда они вернулись к нему со своими: «Ужасно!», «Невероятно!», «Трагедия жизни!», «Жестокое совпадение!», он нисколько не удивился.

      – Я уже знаю это, – сказал он. – Эта старушка два года назад потеряла единственного сына. Он утонул в озере, и только чрез несколько месяцев нашли его неузнаваемый, ужасно раздутый и выцветший труп. И она, его мать, сама должна была опознать тело…

      Они ответили утвердительно. Тогда поднялся молодой человек и воскликнул:

      – Для того чтобы позабавить вас, обезьян, я, дурак, причинил несчастной матери такую боль… Так смейтесь же, смейтесь же!..

      Он состроил рыбью физиономию и начал:

      Бледнея тускло-бледным телом,

      Немой мертвец в тумане белом

      Лежал в пруду оцепенелом.

      Но на сей раз они не смеялись. Они были слишком хорошо воспитаны для этого…

БерлинДекабрь 1904

      Конец Джона Гамильтона Ллевелина

      …и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно.

Тертуллиан. «О плоти Христа»

      Несколько лет тому назад сидели мы как-то в клубе и беседовали о том, каким образом и при каких обстоятельствах каждый из нас встретит свою смерть.

      – Что касается меня, то я могу надеяться на рак желудка, – проговорил я, – хотя это и не бог весть как приятно, но это – наша старая, добрая семейная традиция. По-видимому, единственная, которой я останусь верен.

      – Ну а я рано или поздно паду в честном бою с двенадцатью миллиардами бацилл. Это тоже установлено! – заметил Христиан; он уже давно дышал последней оставшейся у него половиной легкого.

      В той же мере драматичности лишены были и другие виды смерти, с большей или меньшей определенностью предрекаемые прочими собеседниками, – банальные ничтожные виды, за которые всем нам было весьма совестно.

      – Я погибну от женщины, – сказал художник Джон Гамильтон Ллевелин.

      – Ах, неужели? – рассмеялся Дадли.

      Художник на мгновение смутился, но затем продолжал:

      – Нет, я погибну от искусства.

      – И в том и в другом случае – приятный род смерти.

      – Точно