Гротески. Ханс Хайнц Эверс

что он однажды пошел к Рейну, который плескал свои мутные весенние волны у стен старой таможни, и только лишь благодаря случайности не прыгнул туда. Только потому, что он встретил одного приятеля, который сказал ему:

      – Пойдем в кабачок!

      Так что он засел в кабачке и пил с приятелем вино – сперва «Иозефсгофер», потом «Максими Грюнгейзер» и «Форстер Кирхенштюк». И еще пришло тогда в голову несколько стихов, которые он и записал карандашом на винном прейскуранте. А когда явились господа коллеги – секретарь и асессоры, прокурор и оба мировых судьи, – он прочел им эти стихи:

      Бледнея тускло-бледным телом,

      Немой мертвец в тумане белом

      Лежал в пруду оцепенелом…

      Далее в стихотворении говорилось о том, как отнеслись к появлению утопленника карпы: они беседовали между собой и терялись в догадках, какая же нелегкая принесла мертвеца к ним. Шутка ли, не каждый день такой улов попадается! Одни видели в нем хороший знак, другие – крайне дурной.

      Один лишь карп был просто рад.

      Он думал: «Вот попался клад!»

      И, все забыв на свете белом,

      Он угощался мертвым телом.

      И говорил он сам с собой:

      «Как упустить мне клад такой?

      Ведь не найдется в свете целом

      Мертвец с таким прекрасным телом!»

      Посмотрели бы вы тогда на господ коллег – на секретаря и асессоров, на прокурора и обоих судей!

      – Милый мой! – сказал прокурор. – Не сочтите за обиду, что я вас иногда высмеивал. Вы гений! Вы сделаете себе карьеру.

      – Великолепно! – воскликнул белокурый мировой судья. – Дюже великолепно! Вот что значит юридическое образование. Из такого теста можно вылепить второго Гёте.

      – Habemus poetam![22] – ликовал круглый, как блин, секретарь, и все говорил молодому человеку, что он поэт, настоящий поэт, своеобразный поэт – стихотворец от Бога.

      Молодой человек смеялся и чокался с ними. Он думал, что они шутят. Но, увидев, что они говорят совершенно серьезно, он ушел из кабачка. Он в это мгновение был снова трезв, так трезв, что едва снова не пошел топиться в Рейне. Такова была его судьба: когда он чувствовал себя поэтом, они называли его дураком. А теперь, когда он изобразил собою дурака, они объявили его поэтом.

      Прокурор был прав: юноша сделал себе карьеру. И в салонах, и в концертных залах, и на больших сценах, и маленьких – везде он стал читать свои стихи. Он вытягивал губы наподобие рыбьего рта, чавкал так, как, он думал, должны чавкать карпы, и начинал:

      Бледнея тускло-бледным телом,

      Немой мертвец в тумане белом

      Лежал в пруду оцепенелом…

      И да будет известно, что его коллеги отнюдь не преувеличили – ни секретарь, ни асессоры, ни оба мировых судьи, ни прокурор! Да будет известно, что его оценили всюду, и хвалили его, и приветствовали, и аплодировали ему во всех немецких городах. Все драматические артисты, чтецы и ораторы уцепились за его стихотворение и еще более распространили его славу. Композиторы положили его на музыку, а певцы пели, и музыка,

22

У нас есть поэт! (лат.); пародия на «Habemus papam» – традиционное объявление протодиаконом Коллегии кардиналов или старшим кардиналом-дьяконом, участвующим в папском конклаве факта избрания нового Папы Римской католической церкви. – Прим. сост.