После падения. Анна Тодд

назло бабушке с дедушкой? – с улыбкой спрашиваю я.

      Мои бабушка с дедушкой, царствие им небесное, были немножко… странные. Очень странные. В моих детских воспоминаниях осталось, как меня затыкают за обеденным столом, требуют, чтобы я не смеялась, и заставляют снимать обувь, прежде чем заходить на ковры. На мой день рождения они присылали совершенно невыразительные карточки сберегательного счета, которым можно воспользоваться через десять лет, – не лучший подарок для восьмилетней девочки.

      Моя мама была абсолютным клоном моей бабушки, только поживее. Хотя она старалась; мама тратила дни и ночи, пытаясь стать такой же совершенной, какой, по воспоминаниям, была ее мать.

      Или настолько совершенной, насколько она ее представляла, неожиданно думаю я.

      Отец усмехается:

      – В некотором смысле да, назло. Но твоя мама всегда мечтала выйти замуж. Она практически приволокла меня к алтарю.

      Он снова смеется, и Хардин смотрит на меня, прежде чем тоже усмехнуться.

      Я хмуро поглядываю на него, вспоминая его реплики по поводу моих суждений о браке. Потом снова обращаюсь к папе:

      – А ты был против брака?

      – Нет. Честно говоря, я не помню; помню только, что был напуган, как всякий девятнадцатилетний пацан.

      – И не зря. Мы видим, как это на тебе отразилось, – вставляет Хардин.

      Я кидаю на него негодующий взгляд, но отец только отмахивается.

      – Не то чтобы я это рекомендую, но многим молодым родителям это полезно. – Он машет рукой. – Я просто не был из их числа.

      – А, – хмыкаю я. Не могу представить себе родителей в моем возрасте.

      Он улыбается, давая мне понять, что готов отвечать еще.

      – Еще вопросы, Тесси?

      – Нет… думаю, это все, – говорю я.

      Мне точно не очень уютно рядом с ним, но определенно уютнее, чем если бы на его месте сидела мать.

      – Если захочешь узнать еще, спрашивай. А пока, если никто не против, я приму душ перед ужином?

      – Конечно. Давай, – отвечаю я.

      Просто не верится, что он тут всего два дня. Так много всего произошло с тех пор, как он тут появился, – Хардина отчислили или не отчислили, встреча с Зедом на парковке, обед со Стеф и Молли, стертый журнал вызовов – даже очень много. Это просто кошмар, куча вопросов постоянно растет, и кажется, что уменьшится она еще не скоро.

      – Что-то случилось? – спрашивает Хардин, когда отец исчезает в коридоре.

      – Ничего. – Я встаю и прохожу несколько шагов, прежде чем он меня останавливает, коснувшись моей талии и поворачивая к себе лицом.

      – Я хорошо тебя знаю. Скажи мне, что случилось, – тихо требует он, положив руки мне на бедра.

      Я пристально смотрю ему в глаза.

      – Ты.

      – Я… что? Поясни.

      – Ты странно себя ведешь, ты удалил все сообщения и вызовы.

      Он раздраженно морщится, потирает нос.

      – Почему бы тебе не перестать лазить в мой телефон?

      – Потому что ты ведешь себя подозрительно и…

      – Так ты все-таки в нем копалась? Разве я тебе не