Испанские грезы. Барбара Картленд

встретишь других родных Артура в качестве моей сестры, – сказала Гермиона, – но если такое случится, я не желала бы, чтобы ты говорила о нашем доме или о папе с мамой.

      – А почему? – напрямик спросила Вильда.

      Последовала маленькая пауза, пока Гермиона подбирала слова. Наконец она сказала:

      – Если тебе необходима правда, я не хочу, чтобы люди знали, что я такого скромного происхождения.

      Вильда засмеялась.

      – Ты хочешь сказать, что ты сочинила романтическую историю, в которой ты принцесса, а наш дом дворец.

      На мгновение Гермиона слегка смутилась, но потом она тоже рассмеялась.

      – Ты права, – сказала она. – Я немного разукрасила нашу семейную историю, но имей в виду, Вильда, что отныне я намерена жить во дворцах.

      – Поэтому ты и хочешь выйти замуж за маркиза?

      – Конечно, это делает его еще более привлекательным, чем он есть на самом деле, – признала Гермиона. – Элтсли Корт был великолепен, и хотя он мне больше не принадлежит, я желаю, чтобы любой другой мой дом был таким же большим и роскошным.

      Разговаривая, они вошли в спальню Гермионы, где она остановилась перед большим зеркалом.

      В вечернем туалете, с колье из бриллиантов и бирюзы на шее, Гермиона выглядела такой прекрасной, что Вильда была уверена, она получит все, чего только пожелает, и даже еще больше.

      Но только она собралась сказать об этом сестре, как Гермиона заговорила первой:

      – Взгляни на меня! Найдется ли мужчина, не желающий увидеть такую красивую жену у себя за столом? Жену, которая к тому же и миллионерша? Я богата! – вскрикнула она в восторге. – Колоссально богата! Я могу купить себе все, что пожелаю, не прибегая к щедрости какого-то мужчины.

      – Я уверена, что этого тебе никогда не придется делать, – заметила Вильда.

      Подумав немного, Гермиона сказала:

      – Артур был щедр, когда это его устраивало, но в остальных случаях, я бы сказала, он был очень скуп. – Помолчав, она продолжила: – На Рождество перед его смертью я попросила у него шиншилловую пелерину и двойную нитку жемчуга.

      – Это довольно-таки много! – пробормотала Вильда.

      – Он отказался купить мне пелерину, – продолжала Гермиона, словно не услышав ее слов, – на том основании, что моя горностаевая была мне очень к лицу и я носила ее только два года. Теперь я могу купить себе любую шиншиллу, какую захочу, – воскликнула она, отвернувшись от зеркала, – и я могу добиться того, что во всей Англии не найдется женщины, одетой лучше меня.

      Гермиона все еще говорила о том, что она сможет купить себе, когда Вильда поцеловала ее на прощание и ушла к себе в комнату.

      Только когда она осталась одна, ей подумалось, что сестра ни разу не высказала намерения потратить деньги на что-то еще, кроме себя.

      Она стала размышлять, хотя это и было не по-сестрински, что если бы ее мать унаследовала такое состояние, это было бы благо для сотен людей.

      Когда кто-нибудь в деревне или по соседству был болен, леди Алчестер всегда их посещала. Она приносила