Тайная семья моего мужа. Амелия Борн

новые, уродливые черты. Словно обнаружила вдруг двойное дно там, где все казалось простым и прозрачным. Словно с глаз спали пресловутые розовые очки, обнажая истинную суть вещей…

      – Ты серьезно с папой разводиться собралась? – резко и грубо кинул голос за моей спиной.

      Алина. Порывистая, прямолинейная… и, похоже, совершенно меня неуважающая.

      Я кинула на нее взгляд из-за плеча, размеренно проговорила:

      – Я, похоже, плохо тебя воспитала. Что ж… никогда не поздно попытаться еще раз. Выйди отсюда и, будь добра, зайди только тогда, когда я разрешу. И не забудь предварительно постучать.

      Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами, даже челюсть начала медленно ползти вниз. Но дочь быстро пришла в себя, пренебрежительно фыркнула:

      – Еще чего!

      Я неторопливо отошла от окна, направилась к постели и принялась сосредоточенно, аккуратно ее расстилать.

      – Тогда, боюсь, диалога у нас не будет, – обронила между делом.

      И буквально кожей почувствовала, как эти слова взбесили Алину.

      Она подскочила ко мне ближе, встала у кровати и едва ли не выкрикнула, как капризный ребенок, пытающийся всеми способами обратить на себя внимание:

      – Ответь на вопрос!

      Я выпрямилась, смерила ее взглядом с головы до ног.

      – Кто дал тебе право так со мной говорить?

      – Как хочу – так и говорю!

      Внутренне захотелось взвыть. От всей этой ситуации, от нежелания поступать с собственным ребенком так, как тому противилась моя натура…

      Но что еще мне было делать?

      Я сократила расстояние между нами до минимума, молча взяла ее за локоть и повела к двери.

      – Сначала научись себя нормально вести.

      Она яростно выдернула руку из моего мягкого зажима.

      – Если вы разведетесь, я уйду вместе с ним!

      Наверно, это была угроза. И она попала в цель: ранила сердце матери, отдавшей своему ребенку абсолютно все. И ничего не просившей взамен. Никогда.

      Даже сейчас.

      – Это твое право, – попыталась проговорить спокойно. – Ты уже взрослая и можешь выбирать, с кем тебе оставаться. Только сначала узнай – а захочет ли та, другая женщина, чтобы ты с ними жила?

      Теперь уже я ее ранила и это ясно читалось в ее темных, горящих вызовом и протестом, глазах. Мне было больно от того, что больно ей. Но вся эта ситуация была такова, что безболезненно не могла пройти ни для кого из нас.

      – Она наверняка хорошая, раз папа ее выбрал! – выпалила Алина гневно, но сердце мое мучительно защемило, потому что я ясно видела: ее глаза блестят от слез, которые она из упрямства и гордости сдерживала. Словно проще было умереть, чем выказать передо мной эту слабость.

      И – продолжала бить, продолжала ранить от этого еще отчаяннее, еще сильнее.

      – А ты… ты – жалкая! Мне вообще стыдно, что ты моя мать!

      Она выкрикивала все это, выплескивала на меня, совершенно не думая о том, что делает. Лишь желая вот так, открыто и одновременно – завуалированно, проорать о своей собственной