Черное Солнце. Ребекка Роанхорс

но он и не предполагал, насколько кошмарен его облик.

      – Посмотри на солнце, Серапио, – задыхаясь, сказала мать. – Мне нужно, чтобы ты посмотрел на солнце.

      Он подчинился и со все растущим ужасом увидел, как то начало исчезать.

      – Мама? – спросил он встревоженно, ненавидя себя за то, что его голос звучал высоко и испуганно.

      – Не отворачивайся! – предупредила она.

      Он этого не сделает. Он вытерпел ее нож и ее зелье, и скоро он вытерпит и иглу. Он сможет повелевать солнцем.

      Но глаза его начали слезиться и щипать.

      – Спокойно, – пробормотала она, сжимая его руку.

      У него заболели глаза, но мать вцепилась ногтями в нежную кожу век, заставляя его держать глаза открытыми. Он вскрикнул, когда она задела его глазное яблоко, и инстинкт, что был сильнее страсти, заставил его отдернуться, но мать крепко прижала его к себе, и руки ее были как тиски, а пальцы вонзились ему в челюсть.

      – Ты должен смотреть! – выкрикнула она. И он подчинился.

      И Бог-Ворон пожрал солнце.

      Мать отпустила его, когда остался лишь ореол дрожащего оранжевого огня вокруг темной дыры.

      Серапио потер слезящиеся глаза, но она оттолкнула его руки.

      – Ты был таким храбрым, – сказала она. – Теперь тебе нечего бояться.

      При одной мысли о том, что должно произойти дальше, по его спине пополз холодок дикого страха. Мать же, казалось, ничего не заметила.

      – А теперь поторопимся, – произнесла она, заводя его обратно в комнату. – Пока Бог-Ворон господствует над миром.

      Мать заставила его сесть на стул с высокой спинкой. Ноги отяжелели, а голова стала легкой – вероятно, от выпитого зелья. Он очень боялся, но только и смог что тихо простонать.

      Привязав его за щиколотки к ножкам стула, мать, не давая пошевелиться, принялась опутывать его шнурами, и там, где веревка касалась свежих ран от нанесенных хааханов, тело обжигало огнем.

      – Не открывай глаза, – предупредила мать.

      Он послушался и уже через мгновение почувствовал у самых ресниц прикосновение чего-то влажного, холодного и мертвящего кожу. Казалось, веки настолько отяжелели, что поднять их не получится уже никогда.

      – Слушай меня внимательно, – сказала мать. – Человеческие глаза несовершенны и лгут. Ты должен научиться видеть мир не только ими.

      – Но как?

      – Ты научишься, и это поможет тебе. – Он почувствовал, как она сунула ему в карман кошель, похожий на тот, что сама носила на шее. Если бы он пошевелил пальцами, то запросто мог бы дотянуться до него, а сейчас только чувствовал, что внутри находится мелкий порошок. – Спрячь его и используй, только когда это понадобится.

      – Как я узнаю, когда это понадобится? – обеспокоенно спросил он, опасаясь, что может ее подвести.

      – Ты научишься, Серапио, – сказала она мягким и настойчивым голосом. – И когда это произойдет, ты должен будешь вернуться домой, в Тову. Там ты снова откроешь глаза и станешь богом. Понимаешь?

      Он не до конца