Черное Солнце. Ребекка Роанхорс

боится ее, вдруг подумал мальчик. Она выглядит свирепой, могущественной. Прислужницей бога.

      – Как твоя спина? – поинтересовалась она, возвращая чашу с краской на стол.

      – Отлично, – соврал он. Еще до рассвета она вырезала хааханы у него на спине: подняла его из постели, поднесла ему первую чашу обезболивающего зелья и сказала, что время пришло. Он покорно перевернулся на живот, и она начала.

      Она использовала особый клинок – он подобного никогда не видел: тонкий, изысканный и очень острый – и при этом все время разговаривала с ним, рассказывая, что, если бы он был со своим кланом, любимые дяди или двоюродные братья постепенно, небольшими кусочками, в течение нескольких месяцев или даже лет, вырезали бы ему хааханы, но сейчас уже не осталось времени, и потому это сделает она, сегодня. Затем, вырезая изогнутые линии – намек на вороньи крылья – на его плечах и вниз по боковым мышцам, она рассказывала ему истории о великом Боге-Вороне. Боль обжигала так, словно он сунул руку в огонь, – возможно потому, что он не допил все зелье, но он перенес все, даже не всхлипнув.

      Затем она заставила его сесть и вырезала вороний череп у основания его шеи, так что клюв вытянулся вниз по груди и казался кулоном, висевшим на шее. Боль от этого была в десять раз сильнее, чем от крыльев, но единственное, что удерживало его от крика, – страх, что она может случайно перерезать ему горло, если он слишком резко шевельнется. Он знал, что племя его матери резало свою плоть в знак непрекращающейся скорби по тому, что они потеряли, и был горд нести хааханы, но слезы сами бежали по щекам.

      Закончив, она окинула свою работу критическим взглядом:

      – Теперь, когда ты вернешься домой, они узнают тебя, даже если к тому моменту ты будешь слишком похож на обреги.

      Эти слова задели его, особенно то, что она сказала это уже после того, как нанесла знаки. Он и так привык к замечаниям и насмешкам от других людей, оттого что выглядит не так, как они.

      – Разве обреги плохие? – осмелился спросить он – зелье сделало его слишком дерзким. Разумеется, Обреги был единственным домом, который он знал. Он понимал, что его мать была здесь чужачкой: она прибыла из города под названием Това, что располагался далеко отсюда, и принадлежала к людям, которые называли себя Черными Воронами. Но его отец происходил из обреги и был их правителем. Это был дом, в котором жили его предки, земля его народа, возделываемая работниками. Мальчику даже дали имя, принадлежащее обреги. От отца он унаследовал вьющиеся волосы и более светлую кожу, а от матери – узкие глаза, большой рот и широкие щеки.

      – Нет, сын, – упрекнула она, – эта жизнь, это место, – она обвела широким жестом, охватив разом и холодный камень стен, и богатые ковры, что висели на них, и снежные горы за ними, и весь народ обреги, – это все лишь для того, чтоб хранить тебя в безопасности до тех пор, пока ты вернешься в Тову.

      Хранить от чего? Он хотел спросить об этом, но вместо этого произнес:

      – И когда это произойдет?

      Вздохнув, она опустила руки.

      – Я