Тринадцатая Мара. Вероника Мелан

не знаю. Правда потеряна, а у мифов разные концовки.

      – И сила Марьей Топи сохранилась до сих пор?

      Мне не хотелось проверять.

      – Скорее всего. Очень… монументальные колдун тогда сплел… заклятия.

      – Уверен, что на меня они не подействуют.

      – Возможно, но на твои приборы навигации – да. Так было задумано. Чтобы тот, кто сунется в Топь – человек или мара, – плутали по ней месяцами в забытьи.

      Инквизитор хранил тишину и почти минуту смотрел на меня, не мигая.

      – Ты пойдешь со мной, – изрек наконец.

      Еще одна печать поверх листа с принятым им и не подлежащим обсуждению решением.

      – Зачем?

      – Будешь моим живым навигатором.

      – Но я буду обессилена, как подстилка…

      По мелькнувшему во взгляде презрению сразу поняла, что выбрала не то слово – мол, ты и так.

      Сидд прищурил глаза.

      – Я буду запитывать тебя дважды в сутки, чтобы ты проверяла правильность маршрута.

      – Сильно придется… запитывать…, – процедила я, уже не сумев сдержать собственную злость: надоело получать словесные и немые пощечины.

      – У меня хватит сил, не сомневайся. – Очередная пауза. – Не хочешь, чтобы Мэйсон умер?

      Опять двадцать пять.

      – Я просто хочу… отыскать Кьяру.

      Да, черт возьми, я хочу, чтобы Томас был наказан, но еще больше хочу историю со «счастливым концом», без войн, без гнева, без вечной мести, если такое возможно, потому что смертельно устала, потому что будто лишилась части души и смысла жизни, потому что не уверена, что смерть Мэйсона мне его вернет.

      – Ищи её, – вдруг произнес Сидд, и я поняла, что сейчас он снова положит на мое предплечье руку, запитает, как лампочку, – черт, как утомительно, когда тебя то включают в сеть, то выключают, – еще один вид изощренной пытки.

      – Я уже пыталась!

      – Значит, сделай это еще раз.

      Приказ. Как с вилкой. Я дернулась всем нутром, но не подчиниться нельзя. На этот раз Инквизитор влил в меня столько «электричества», что у меня чуть макушка не задымилась. И ведь это далеко не его предел…

      Кожу руки опалило, я зашипела. Бесило то, что касаний этого мужчины я хотела, я почему-то в них нуждалась – и их же боялась.

      Закрыла глаза, зная, что времени опять в обрез, попыталась унять лишние эмоции, задышала спокойнее.

      Я представила ее сидящей на траве, как когда-то давно. За домом у нас была лужайка, окаймленная по периметру кустами шиповника. Кусты привлекали множество бабочек, и одну из них, нечаянно обломив крыло, я как-то принесла Кьяре. Она не ругала меня, лишь покачала головой без укоризны, взяла меня за руку, сказала: «Идем», – села на траву, принялась врачевать насекомое. Я помнила солнечный свет вокруг ее волос, ее доброту, ее негасимый душевный свет…

      Бабочка в моем воображении взмыла с ладони в воздух, как до того ракета, и полетела сквозь облачную пелену изнанки,