Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Свой среди медведей. Александр Берзан

согласно киваю я.

      Мы молчим…

      – Фу!!! – наконец, выдыхает Игорь.

      – Обидно! – говорю я.

      – Абыдно, дасадно! – Игорь делает кавказский акцент своему голосу, – Да, ладно!

      Мои губы трогает улыбка.

      – Ладно. Пошли, посмотрим, чего они там не поделили?

      – Пошли.

      Мы возвращаемся назад…

      Подходим к месту “великой драки”. К нам, у ворон – совсем другое отношение!

      – Кар! – откуда-то со стороны, коротко каркнула одна ворона.

      Наверняка, этот “карк” в их лексиконе звучит, как “Полундра! Гасись, кто может!!!”. Потому, что встрепенувшееся вороньё, молча бросается врассыпную! Кто – за кочку, кто – за куст. И на пределе возможного, всё уносится от нас прочь.

      – Вот, твари! – ругается Игорь, – На выстрел – не подойти!

      – Ну! – киваю я, зыркая по сторонам глазами.

      На месте боя, на пожухлой траве валяются несколько высохших, костлявых, рыбных голов!

      – Морской бычок! – изумляюсь я, – Из тех, что выбрасывает на берег океанским прибоем!

      – Хм! – хмыкает Игорь, пнув ногой сухую, костлявую рыбью голову, – Камень преткновения! Из-за этой гадости целую бойню устроили?! Ну, артисты!

      Здесь же, по сырому ольховнику вдоль подножия террасы, видны покопки медведя. – Симплокарпус или лизихитон? – задаётся вопросом, Игорь.

      – Наверно – и те, и другие, – прикидываю я, – Около покопки лизихитона должен лежать скушенный зелёный рожок скрученных листьев. А симплокарпус… нюхать нужно.

      У каждой покопки, я становлюсь на колени и нюхаю. Не очень удобный способ, но верный…

      – Смотри-ка! – удивляюсь я, – Сорок шесть покопок и все – симплокарпус!

      Вокруг неистово верещат лягушки.

      – Ко-ко-ко-ко! – бухают низкие тона.

      – Ке-ке-ке-ке! – тонко верещат высокие.

      – Ка-ка-ка-ка-ка! – заполняют пространство те, что посередине.

      От многоголосого рёва сотен лягушачьих глоток сотрясается сам воздух…

      – Вот, орут! – морщится Игорь, – Глушат все звуки!

      – Ага! – улыбаюсь я, – Ты послушай – сколько экспрессии!

      – Ну! Хоть уши затыкай!

      Мы выходим к своей, заросшей клевером дороге, взваливаем рюкзаки на спины и шагаем дальше…

      К вечеру, по пути не спеша собирая лисьи экскременты, мы добираемся до Саратовского кордона. Здесь – обычные заботы по расконсервации кордона: приготовить дров, принести воды, вымыть кастрюльку…

      Всё! Вечер. Топится, потрескивает дровами печка. На первой “конфорке” печной плиты в кастрюле варится наша каша, на второй – греется жёлтый, эмалированный чайник. Заодно прогревается нахолодавшийся без людей, кордон…

      Уже десять часов вечера. Я тихо выхожу за дверь. Игорь сидит на ступеньке высокого крыльца и потягивает беломорину. Под кронами пихт и елей, по границе кордонной поляны, разлита синева сумерек.

      – Ш…ши… ши-шшш – …ширр! – в абсолютном безмолвии притихшей к ночи природы, едва