Таинственный дом на Монмартре. Фортюне дю Буагобе

дружок, поглядим. А что до американцев, то вы правы на все сто. У нас завелся один такой в особняке напротив. Говорят, миллионов у него не счесть, а держит только одного камердинера.

      – Да быть того не может!

      – Точно вам говорю. Кучером у него негр, которого он привез из своих диких краев, а в помощниках держит какого-то пьяницу ирландца.

      – Но говорят, что на конюшне у него аж шесть лошадей.

      – Так и есть. За ними два конюха присматривают, а уж какие эти конюхи – страх один! Два здоровенных бородатых мазурика. Не хотел бы я с такими встретиться в глухом местечке. И говорят они на каком-то тарабарском наречии, так что никто их не понимает. Их денежки мне знакомы…

      – Ну в этом каждый разберется.

      – Но вот их речи никак не пойму.

      – Может, они немые, а, господин Лабриш?

      – Да говорю же вам, что они лопочут на тарабарском наречии.

      – Ах да, точно!

      – Они каждый вечер заходят сюда и выпивают целую бутылку водки. Если бы вы их увидели, то, как и я, подумали бы, что тут что-то нечисто. Приходят они, значит, платят вперед, каждый выдувает пол-литра крепкого зелья, и куда-то уходят по своим делам.

      – Куда же они ходят, господин Лабриш?

      – Вот это я и не могу уразуметь. Жизнь у них, что говорить, совсем чудна́я. Посудите сами: тому уже два месяца прошло, как одного притащили чуть живого. Он три недели носа не высовывал из конюшни, а другой его врачевал какими-то своими снадобьями. Даже не дал позвать к нему доктора.

      – А из какой они страны, господин Лабриш?

      – Вот уж чего не знаю, того не знаю. А кто ту страну назовет, тот будет враль бессовестный. Но вы вовремя тут оказались… Вон они, выходят с двумя рыжими жеребцами американского милорда.

      Наш новоявленный кучер немедленно оглянулся и посмотрел на улицу.

      Действительно, из ворот принадлежавшего Панкорво особняка выводили двух чистокровных арабских скакунов. Их держали под уздцы два кошмарно выглядевших индивида.

      Странного вида конюхи были одеты в жокейские куртки английского покроя. Из-под козырьков их клетчатых шапочек виднелись неотесанные, сильно загорелые, дубленые ветром лица с усами, ощетинившимися, как у тигров.

      Физиономии этих господ совершенно не вязались с их одеждой. Казалось, что в ливреи обрядили калабрийских бандитов.

      – Что верно, то верно, недобрые у них лица, – сказал лжекучер. – Ну да все равно, больно мне это любопытно, я бы пошел к этому американцу… Вот что, папаша Лабриш, если услышите, что он собирается нанять лакея или камердинера, сделайте милость, дайте мне знать.

      – Такое возможно, дружок. Я поговорю с их управляющим, когда он зайдет ко мне выпить грогу. Они его величают господином Педди. Ну а вы загляните на этой неделе…

      – Да уж конечно зайду, и тогда, надеюсь, вы окажете мне честь и позволите вас угостить. А сейчас мне надо бежать к себе, аж на Тернскую заставу, и времени у меня в обрез. Ваше здоровье, папаша Лабриш!

      – Спасибо, Антуан, всегда