Но человека человек. Три с половиной убийства. Ксения Букша

все это маме. Они вместе всплакнули, мама уговаривала Ксюшу не думать о Д. так много, и Ксюша вроде бы соглашалась: в больнице она сама увидела, что у Д. другая жизнь, в которой Ксюше места нет, вокруг него другие люди, а близость между ней и Д. скорее воображаемая, чем реальная. Ксюша произносила какие-то правильные слова и, казалось, абсолютно трезво оценивала происходящее.

      Но на следующее утро раздался звонок. Д. хотел ее видеть, ее и только ее. Вечером Ксюша, на седьмом небе от счастья, записала в дневнике:

      «Он прямо сказал мне, что послал О. и свою „черепаху Тортиллу“ (Е. Р.-Р.), и что ему все надоели, нужна только я. По-моему, предельно ясно. Мы провели весь день вместе, я выносила бутылочку. Таким образом, как говорит мама, „утка“ уже есть».

      Что за утка, я узнал только потом. Оказывается, мама когда-то говорила Ксюше, что жена должна уметь «курицу и утку» – готовить мужу и, когда он состарится, выносить за ним судно. Расфасованный по частям Дибок, очевидно, не стеснялся просить Ксюшу выполнять функции санитарки. Он и здесь странно двоится: то ли ему нравилось быть беспомощным перед ней, то ли он, наоборот, ощущал это как возможность унизить ее. Ну а Ксюше этот вид заботы давал желанную пищу для воображения, означал, что она уже наполовину жена Д. У них еще ничего не было, но они уже как будто прожили вместе долгую счастливую жизнь, сразу перескочив к финалу («утке»). Так в тот день каждый из них играл в свою игру.

      А что же долги, финансовая зависимость от Тортиллы? Как это согласуется с образом мужественного бизнесмена? Просидев день у одра, Ксюша все это оправдывает. Оказывается, он занимается сексом с Е.Р.-Р. из милости.

      «У властных женщин, – записывает Ксюша, – фрустрирована потребность в зависимости. Тортилла – властная начальница, и ей хочется с кем-то побыть ниже. Так объясняет это Д. Ей также нравится, что Д. берет у нее деньги, таким образом она чувствует себя нужной. Там сложные чувства и отношения, замешанные не на любви».

      Об аварии Дибок рассказывает ей, что у него лопнуло колесо и что, кажется, это не случайно, а кто-то хотел, чтобы с ним это случилось.

      (Дибок вообще очень любил рассказывать подобные истории, сам верил в них. Помню картинку более поздних времен: сутулый, лысый, с аккуратными противными ушками, похожими на пельмени (сросшиеся мочки), он сидит за столом, слегка поводит мощной шеей, как будто озирается, и, поигрывая на столе пальцами, сложенными в замок, рассказывает о том, как все желают ему зла, хотят извести, не понимают. Он рассказывал так жалостно, и это так контрастировало с его гипертрофированно мужественной внешностью: казалось, подозрительные тени сгущаются по углам, судьба заносит над ним свой нож, и что-то странно невинное, слабое проскальзывало в нем, и неприятное, и одновременно обезоруживающее. Но я отвлекся.) Спустя неделю Ксюша записывает в дневник знаменательные слова:

      «Три дня не хотел меня видеть. Потом согласился, но был смурной. Я разгадала почему. Господи, все так просто. Он не хотел меня беспокоить. Стоило труда его „расколоть“. Дело в этих деньгах, он помог М-ову в журналистском расследовании, дал