Второй. Владислава Николаева

дёрнулся назад, едва не кувыркнувшись с помоста. Тимур вовремя схватил его за запястье, выдёргивая обратно на помост вместе с креслом.

      – …еть! – услышал Вениамин, когда вернулся слух.

      Тимур немного злился.

      Трибуны ревели и прыгали. Раздались первые заразительные аплодисменты.

      В известном смысле Прохор выручил помощника. Такой яростной силе смог бы противостоять лишь изощрённейший маг или сам Третий. Сергей сохранил авторитет, но получил пару ожогов. Как и первые ряды. Сергею-то что, он привычный, успел принять меры предосторожности перед погружением в огненный ад. Захар на него даже внимания не обратил, сразу побежал к зрителям. Этого старика Веня знал – он очень выручил его в тот сложный период, когда у него росли жабры. Веня всегда держал в квартире баночку с его чудодейственной мазью.

      Сергей ошеломлённо выполз из угла для церемониального рукопожатия с победителем.

      Сижу в первом ряду, грызу крошечное яблоко в карамели, вкусненькое – не помню, когда в последний раз ела, еда стала больше развлечением, чем необходимостью. Не сразу обращаю внимание на искорку, обращающуюся в трёхэтажный выхлоп огня. А, подумаешь, что со мной станется, главное, чтобы карамель не поплыла.

      Меня больше не беспокоит многоголосье в голове, но я так к нему привыкла, что уже жду что-то вроде: «Что ты делаешь?!! Уйди из первого ряда!!! Тебя же обнаружат!!!»

      Никуда не пойду. Пускай обнаружат. Только бы признали. Адепты с обеих сторон испуганно падают на выструганный деревянный пол. Откусываю ещё один кусочек от яблока.

      В общем ажиотаже тайком поглядываю на помост. Оба сидят там, оба недовольны. Вене неприятен огонь, Тимуру – люди.

      Тянет к ним… Необычное чувство, ему нет места в стандартном диапазоне эмоций. Что это такое вообще – до дрожи, до слёз, до трясущихся рук хотеть сблизиться и тереться, тереться…так ведь кошки делают. Голодные до озабоченности кошки. Да я бы… как будто и лизнуть не отказалась…

      Нелепая мысль вынуждает захихикать. Воображение услужливо подсовывает картинку: поднимаюсь на помост с серьёзным выражением лица. Тимур вскидывает глаза, ожидая услышать важную новость. С пущей серьёзностью склоняюсь к его уху. Он придвигается, думая, что это должно быть очень важно. И тут я, скорее по-собачьи, чем по-кошачьи прохожусь по его щеке липким от карамели языком.

      Когда Захар подбегает осведомиться, кому нужна помощь, я смеюсь. Кто-то сообщает лекарю, что на ряду все целы, и он удивлённо возвращается на своё место, к стенке у амбара. Прохор тоже удивлён, но такие мелочи его сейчас не беспокоят.

      Яблоко кончилось. Мне до сих пор смешно. Нечем заняться и смешно. Импульс слишком силён, чтобы сдержаться.

      За всё детство я никого намеренно не разыгрывала и не устраивала пакостей, чтобы в девятнадцать лет выяснить о себе удивительную вещь – я ипостась трикстера. Безделье и собственный смех могут толкнуть меня на трюк, а в трюке важно не попасться. Да. Втайне я рассчитывала, что меня обнаружат,