У обелиска (сборник). Ник Перумов

тугим с лета, не смогу, почувствовала прикосновение.

      – Не надо, – сказал Дмитрий Иванович.

      – Я сейчас…

      – Меня не спасти. Я врач – я знаю.

      – Нет.

      – Не спорь со старшими. Лекарства целы?

      Я оглянулась – мои санки лежали на боку, но коробки, крепко перехваченные веревками, не рассыпались. Его же санки стояли как ни в чем не бывало.

      – Целы.

      – Вези их.

      – Дмитрий Иванович…

      – Вези, они нужны людям.

      – Сейчас… Только я… Эта косынка… Галя говорила, она может помочь…

      Он поднял руку и коснулся моего локтя. И я замерла.

      – Не надо, – попросил он. – Ты обещала. Обещала не снимать ее. Не нарушай обещаний.

      Я покачала головой.

      – В этом нет никакой магии, – стала я объяснять. – Понимаете? Он попросил меня не снимать ее, чтобы защитить меня. Только меня. Я думала сначала, что это может спасти его. Но это не так. Ему это никак не поможет. А я…

      – Ты не права, – тихо перебил меня Дмитрий Иванович.

      – Почему? – удивилась я.

      – Ему нужно знать, что ты жива. Понимаешь? Чтобы самому жить. Чтобы сражаться. Чтобы находить в себе силы день за днем делать то, что должно. Я знаю, поверь – я был на многих войнах, и в Первую мировую… и в гражданскую. Потом…

      – Дмитрий Иванович, давайте я вас отвезу в больницу, и потом вы мне расскажете, где еще воевали!

      – Погоди. Дослушай, мне немного осталось… сказать. И дожить…

      Он часто, неглубоко и хрипло дышал, и я попыталась его остановить, сказать, что ему нужно поберечь силы, но он жестом попросил меня замолчать и продолжил – торопливо, сбивчиво, глотая окончания, чего с ним никогда прежде не бывало. Словно боялся не успеть.

      – Я раньше тоже не понимал, почему другие бойцы дерутся так яростно и так хотят вернуться к тем, кто остался дома их ждать. Мне в юности тоже казалось, что это не главное. Если есть такая цель, как сражаться за общую свободу, за революцию… А потом у меня у самого появилась семья. Жена… Двое мальчишек… Она не хотела уезжать отсюда. От меня. Но в августе стало ясно, что тут будет туго. Я уговорил ее уехать. Мне хотелось, чтобы у нее и у детей все было хорошо. Мне было бы спокойнее работать, зная, что они в безопасности… Я уговорил… И они уехали. Их поезд попал под бомбежку. И я понял, что больше не жду победы. Ничего не жду. Потому что мне нечего больше ждать. Не снимай косынку, Таня. Пусть ему повезет больше, чем мне.

      Я зажмурилась и яростно вытерла слезы, застывающие на ресницах инеем. Я не знала, что сказать в ответ.

      «Он прав, – твердил тихий голос внутри меня. – Именно для этого Игорь оставил тебе этот оберег».

      Но сидеть и смотреть, как умирает хороший человек, пусть даже и не видящий больше смысла жить?

      Я снова стала пытаться развязать узел, негнущиеся от холода и дрожащие от напряжения пальцы не слушались. А когда узелок