У обелиска (сборник). Ник Перумов

были другими, даже если местность была другой, даже если кто-то в жизни не бывал под Волоколамском и не танцевал с нами в тот вечер – все равно для меня это были они, мои светлые мальчики…

      В следующие сутки мы по распоряжению батальонного доктора были уже до предела загружены работой – приводили в готовность будущие палаты и перевязочные материалы, кипятили и гладили простыни. В принципе, это была забота санитарок, а не медсестер, но я уже уяснила, что приказы не обсуждаются. Надо – значит надо. В центре городка была маленькая больница – туда планировалось отправлять самых тяжелых. Наш же импровизированный госпиталь располагался на окраине, поближе к позициям, в двухэтажном здании школы, и являлся скорее медпунктом для оказания первой помощи.

      События тех дней постепенно выветриваются из памяти, замещаются другими, куда более страшными впечатлениями и потрясениями, но некоторые эпизоды последних моих спокойных суток ярки и детальны, будто прокручиваемый кинофильм. Помнится, ближе к вечеру выдалась свободная минутка, мы с девчонками собрались в классной комнате наверху – сюда, освобождая помещения, перенесли все парты с этажа, а заодно поставили четыре койки по числу размещенных тут девушек. Немного освоившись в целом, я все еще поглядывала на своих соседок настороженно и с некоторой завистью: они втроем находились при батальоне со дня его формирования, они уже знали, что такое бой, они бинтовали настоящие раны и наверняка успели привыкнуть к виду крови. Я же, выбрав профессию спортивного врача и сама будучи спортс-менкой, об ушибах и растяжениях знала куда больше, чем об осколочных ранениях и контузиях.

      Нюра, полненькая деревенская девушка с широкими натруженными ладонями, принесла снизу только-только закипевший чайник, я расставила разнокалиберные чашки, достала заварку, Нина небрежно кинула на стол плитку шоколада, и только Лизка в противоположном углу класса продолжала трудиться – лихорадочно дорисовывала плакат, который к утру надлежало повесить в одной из палат. Плакат этот был нагрузкой, а вернее – персональным наказанием за вчерашнее. Непосредственно перед вечером знакомств политрук Михеев провел со всеми нами беседу о том, как надлежит вести себя советским девушкам в большой компании молодых солдат, о моральном облике сестер милосердия, о недопустимости всяческих амуров в прифронтовой полосе. «Не хватало мне, чтобы хоть из-за одной из вас мордобой в роте приключился!» – сказал он, итожа свой долгий монолог. А сегодня рано утречком дал Лизке ту самую нагрузку. «За что?!» – возмутилась она. «Много вчера улыбалась!» – отрезал политрук, и, хотя отдавать нам какие бы то ни было приказы права он, откровенно говоря, не имел, Лизка подчинилась. Не то чтобы грешок за собою чувствовала – ну, просто такая вот она, белобрысая и задорная, на таких всегда парни заглядываются, и она об этом знает. Она, может, и рада бы повода не давать,