Четыре месяца темноты. Павел Владимирович Волчик

тоже начинал ее напевать. Как будто она не говорила сегодня никаких резких слов, сестра поманила его рукой.

      Кирилл подошел и сел на ковер напротив. Племянник был настолько увлечен игрой, что пожарная машина проехала по дядиной ноге.

      – Ты знаешь, как долго я работала с детьми?

      Озеров-младший кивнул.

      – Не хочу тебя расстраивать, но с твоим характером ты там не выживешь.

      В ее голосе слышалась обида. Она хочет сказать: «Ты должен был посоветоваться со мной, с нами, прежде чем принять такое решение».

      «Я не мог, я должен был решить сам», – мысленно отвечал Озеров.

      Нельзя научиться забивать гвозди, не почувствовав, что молоток может ушибить палец.

      – Дети могут подставить, обмануть, натравить на тебя родителей. Заразить тебя кучей болезней. А еще ты несешь за них уголовную ответственность. Это значит, если с каким-нибудь недоумком хоть что-нибудь случится, – тебя посадят в тюрьму. Он может залезть на дерево и сорваться, вывалиться в окно или убить товарища. Обвинят тебя. В лучшем случае – ты никогда себе этого не простишь.

      – Я знаю. – Кирилл старался сказать это как можно спокойнее.

      Она говорит так, потому что обижена. Он понимал это, и все же ему стало тревожно. Одно дело, когда ты сам по себе, и другое, когда отвечаешь за чужих детей.

      В конце концов, его никто не тянул за язык. В школу – а почему бы и нет?

      Продержаться больше четырех месяцев – достаточно ли такой цели?

      Можно бояться холодов, когда они еще даже не наступили. Но какой в этом прок?

      Приход зимы еще не значит, что нужно спрятаться в теплое помещение и полгода сидеть там. Он пойдет и обо всем узнает сам. Учение свет, а неученье тьма. Так, что ли? Вперед, к победе над темнотой!

      – И сбрей свою дурацкую щетину! – услышал он голос сестры из комнаты. – Дети не любят бороды.

      Чёрная Стрела

      Она давно научилась различать свет и тьму. Это было первое, что она усвоила, когда сидела там, согнувшись в три погибели, упершись головой в твердую полупрозрачную оболочку.

      Cвет был бархатистым красным, тьма – глухой и непроницаемой. Свет означал – холод, опасность, темнота – присутствие рядом кого-то огромного и теплого.

      Она слышала поскрипывание веток внутри своей камеры, хотя и не знала еще, какой звук издает старое узловатое дерево. Скоро, скоро он превратится в ласкающую музыку… Со всех сторон до нее доносилось тихое постукивание: такие же, как она, заключены внутри жестких оболочек. Она начала узнавать хриплый крик существа, дарящего тепло, – это язык, на котором она будет учиться говорить.

      Она не понимала, где начинается ее тело и где заканчивается.

      Однажды она попыталась отвернуться от света и вдруг ощутила, где у нее голова. Что-то твердое и тяжелое мешало ей шевелиться. Зачем ей это громоздкое приспособление? Она попыталась избавиться от него и с удивлением обнаружила, что им можно царапать стенки своей камеры. Что, если черное острие прочнее, чем окружавшая ее красная оболочка? Она стукнула наконечником о