Четыре месяца темноты. Павел Владимирович Волчик

одновременно, но это были не глаза мальчика, а мутный взгляд компьютерного наркомана. Снова и снова: отбирали устройства, вели беседу, звонили родителям. Ничего…

      – Повторяю: зачем? – рявкнула Фаина, поморщившись.

      – Что зачем? – Каштанов по-лошадиному осклабился.

      – Римляне посыпали поля солью… – сказала Фаина, сознавая, что не должна была повторять, что повторила неполно, и сейчас будет хуже.

      – Чтоб росли соленые огурцы? – Ергольцева закрутила на палец локон и посмотрела сквозь очки на подругу: оценит шутку или нет.

      У Фаины кружилась голова, она оперлась на стол.

      – Еще варианты.

      – Мы не знаем.

      – Подумайте.

      – Говорите уже, Фаина Рудольфовна!

      Учительница отрицательно покачала головой.

      – Чтоб лизать землю! – Каштанов загоготал над собственной шуткой, одновременно кинув остатки ручки в Ергольцеву.

      – Ну, ты и придурок. С тобой даже не сидит никто!

      – Тихо!

      – Вы слышали, как она меня назвала, Фаина Рудольфовна?!

      – Ты останешься после урока убирать класс.

      – А че я опять?

      – Фаина Рудольфовна, можно ответить?!

      Фаина с облегчением повернула голову на голос. Но это было не совсем то, что нужно. Руку подняла девочка, которая знала учебник лучше своей учительницы.

      – Отвечай, Тамара.

      – Может быть, на земле, в которой много соли, ничего не растет?

      – Томка, не умничай! – осклабился Каштанов.

      Девушка, худая, как спичка, больше похожая на мальчишку, повернулась к нему и сказала твердо и резко:

      – Не умничать? Кто-то же должен унять словесный понос, который из тебя хлещет. Посмотри вокруг, малыш – от твоих шуток все хотят выйти погулять.

      Класс одобрительно захлопал, кто-то даже присвистнул. Каштанов перестал кривляться и раскрыл рот. По уровню развития в девятом классе он вел себя как семиклассник. Тамара как ни в чем не бывало повернулась к учительнице.

      – Прошу прощения. Мы говорили о соли. У меня просто бабушка на даче солью посыпает те места, где не хочет, чтобы сорняки росли.

      Фаина Рудольфовна хотела сказать «правильно», но вместо этого почувствовала приступ тошноты. Она позеленела, бросила «прстите» и выбежала из класса.

      – Рудольфовне приплохело.

      – Заткнись, Каштанов. Ну ты и идиот! – Ергольцева брезгливо бросила в него огрызком его же ручки.

      – Сама заткнись.

      …Фаина подошла к раковине и начала осторожно смывать растекшуюся тушь. Она надеялась, что в классе не было слышно, как ее тошнило.

      В туалете было душно, и она приоткрыла окно. Ей совсем не хотелось возвращаться в шумный класс – она вдруг подумала о том, как беззащитна.

      Пожалела себя? Нет. Это что-то другое…

      Как это «беззащитна»? Чужие дети вдруг показались ей опасными? После семи лет работы с ними? Нет, ерунда! Да, они опасны, но не для меня. А для кого же тогда?

      Вдруг