Два писателя, или Ключи от чердака. Марина Голубицкая

Лёня, будто это имеет значение. Зоя воодушевляется.

      – Где Иркутск? Мама, не делай такие глаза! Где Иркутск? Он полетит в другую сторону?

      Поворачиваюсь в недоумении:

      – Лёнька! Ну почему они тебе отвечают? Я вечно звоню-звоню, а они «тяф!» и бросят трубку. И дозвонился ты в момент!

      – Мама, глупенькая, мы же рядом, – встревает Лёлька. Лёня подмигивает.

      – Ты не то спрашиваешь. Слышала, как надо? Куда улетел? Когда следующий…

      – А-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а!!!

      Мы кричим, спасая перепонки. Он пролетел прямо над машиной – было видно все брюхо! Это было… это было даже неприлично. Подкрался откуда-то сзади и промчался ровнехонько над нами, были видны и шасси, и хвост, и подхвостье, и какие-то отверстия… И этот грохот! Нас тряхнуло. Но он не взмыл – он сел и покатился.

      – Дядя Толя, здесь садятся самолеты! Здесь садятся, садятся! Не взлетают!!!

      12

      Перед сном мне позвонил Чмутов.

      – Иринушка, я тебя снова поздравляю. Я вспомнил, ты же математик, ты окончила МГУ! – он наверняка спросил у Майорова. – Математик – это хорошо… У меня про числа есть текст в «Урале». Славный текст, на него был отзыв в «Новом мире».

      – Дашь почитать? – я тут же сделала стойку.

      – Конечно, дам. Правда, для математика столь высокого ранга… – он сразу признал мои козыри. – А сколько тебе исполнилось?

      – Не скажу. Очень много, – мне не хотелось его отпугивать.

      – Сколько все-таки?

      – Сорок.

      – Подумаешь. И жене моей сорок. Значит, ты Водолей. А по году…

      – Я соврала. Сорок два на самом деле.

      – Господи, Иринушка, кто знат, о чем женщина думат! А я со всякими женщинами дружу. И пятидесяти, и шестидесяти лет…

      Я вспомнила, как впервые увидела его – в свите немолодой поэтессы. Хорошо, что он сказал дружу, а не у меня были женщины.

      Назавтра он передал мне текст про числа. Допустим, у меня было тринадцать женщин, тут же вычитала я, столько-то блондинок, столько-то брюнеток, шатенок и одна рыжая (с рыжей, его первой женой, я была знакома). Через остальной текст пришлось продираться. Это была затянувшаяся медитация над числами, рефлексия по поводу ощущений, понятных всякому, кто погружался в мир формул. Кто рвался вперед – так, что трещали извилины, кто чувствовал, как нарастает сопротивление, и замедлялся, подтягивал снаряжение, осторожно двигался наугад, покрасневшими глазами замечая потайные приметы: сочетания крючков на бумаге и загадочные знаки повседневной, повсенощной жизни. Когда уже и отсвет лампы, и партнер в постели кажутся символами, когда голова гудит, словно болит, словно думает, а не больно, и мыслей нет, и ни на минуту нет расслабления, и, кажется, уже сходишь с ума, но вдруг всплываешь, хватаешь зрачками солнце, а в руке бьет хвостом золотая рыбка. Чмутов был заворожен числами, он набрел на кольцо вычетов по модулю девять, но не знал этого, и кружил, кружил, приписывая девятке мистические свойства, обнаруживая скрытый смысл то в сроках вынашивания младенца, то в экстремальных