Смертная. Мария Николаевна Сакрытина

потому что такая – в ужасе – я не удержусь, я их сломаю. И это, как я давно выяснила, не лечится.

      Нет. Ни за что. Я дала себе слово: больше никогда.

      Я даже отворачиваюсь для верности – и тут что-то происходит. Я слышу, как Серый вскрикивает, а меня вдруг отпускают. В нос ударяет душный запах пыли, а щёки колет от горячего песка. Путаясь в одежде, я сползаю на мокрую землю. Перед глазами мелькают тени, свет фонаря бьёт в лицо, а мои руки движутся сами по себе, пытаясь поправить водолазку и натянуть джинсы.

      Потом становится тихо. Тени успокаиваются, фонарь заслоняет чья-то фигура и звучный, странно-знакомый, рвущий душу голос говорит:

      – Вставай.

      Я смотрю на протянутую руку – она плывёт у меня перед глазами, странно раздваивается. Как будто это не рука, а какая-то матрёшка, точнее, рука в руке: одна крепкая, мужская, а поверх неё грязная, почти детская.

      То же и с человеком. Это мальчик, подросток, лет… не знаю, одиннадцати? Одет как бездомный – куртка не по размеру, рваные штаны, стоптанные кроссовки. Но под всем этим мне чудится что-то иное. Что-то из света, сияющее.

      “Это, наверное, от страха”, – думаю я. Меня действительно колотит даже не дрожь – судороги. Вот в глазах и двоится. Сейчас пройдёт.

      Сияющий мальчик смотрит и вздыхает. Лицо у него надменное, словно я – да и всё вокруг – пыль под его ногами.

      – Почему ты не забрала их сердца?

      Боже, какой у него голос!

      – Чт-то?

      Мне хочется, чтобы он говорил и говорил, неважно что. Вечно бы слушала.

      – Ты могла забрать их сердца, и ты об этом знала. Но не сделала. Почему?

      – Чт-то?

      Он снова вздыхает и как будто становится ещё высокомернее. А потом вдруг снимает куртку – так изящно, точно танцуя – и протягивает мне.

      Меня трясёт, мысли путаются. Я растерянно смотрю на мальчика-матрёшку и не понимаю, что он от меня хочет.

      Затем случается невероятное: куртка оборачивается плащом. Накидка, как в исторических фильмах, не то из шерсти, не то из шёлка, укрывает меня точно одеяло. От неё волшебно пахнет пряностями, морем и цитрусами.

      И сразу становится тепло. Я выдыхаю, даже закрываю на мгновение глаза. А когда открываю, мальчик смотрит на меня, словно оценщик на рынке. Наверное, приходит к выводу, что товар с гнильцой, но можно с ним повозиться, потому что говорит:

      – Идём со мной.

      – К-куда?

      – Куда я пожелаю, туда и пойдёшь, – в его чарующем голосе слышится злость, и я вздрагиваю.

      Его взгляд немедленно смягчается.

      – Я не причиню тебе вреда. Идём со мной.

      Медленно, шатаясь, но я встаю и действительно иду за ним – за его голосом. Он тащит меня, как на аркане.

      Я как будто сплю. Не понимаю, как, но мы оказываемся в пустом кафе – никогда здесь раньше не была. Рядом никого – ни официантов, ни поваров. Искусственный огонь потрескивает в камине слева от нашего столика. Или всё-таки настоящий? У меня в глазах плывёт, не могу сосредоточиться, не понимаю.

      Передо мной исходит ароматным паром чашка чая, фиолетового, как ночное небо, со звёздами бадьяна