Портрет. Юрий Сидоров

веки, наблюдая за носящимися с криками и гиканьем лэпщиками, как теперь их стали называть на строительстве. А вскоре утренние пляжники вовсе убрались по направлению к палаточному лагерю с гордым именем Соцгород.

      Лешка одним из первых выскочил из воды, лавируя между множеством рук, ног, тел, и с наслаждением с размаха упал животом на прогретый песок и тут же ловким движением, будто на гимнастическом снаряде в трудколе, перевернулся на спину. В небе ни облачка, те, которые двигались по нему раньше, удалились за горизонт. Мало ли у них своих неотложных дел? Может, уже прозвучал слышимый только облаками призывный звук горна, и они отправились к условленному месту сбора, откуда дружным отрядом устремятся на указанную в приказе небесной канцелярии позицию, где надо устроить ливень либо, напротив, теплый приятный дождик?

      А еще Лешке, стоило прикрыть глаза, начинала всюду чудиться Поля, Полечка. Как она сейчас там, за живописным изгибом Мотовилихи? Может, тоже вместе с Люсей лежат на песочке и щебечут о своем, о девичьем? Или неспешно и плавно скользит ее желанное, томящее своей наготой тело по ровной водной глади?

      Один за другим из Мотовилихи начали появляться накупавшие тела лэпщиков. Они выходили на берег, опьяневшие от долгожданного непринужденного отдыха, жары, солнца, ласкающей прохлады речки, и с наслаждением падали и падали на желтый, как подсолнуховое поле, песок.

      – Дурачок наш Мотька! – громко провозгласил на весь пляж Кудрявцев. – Сейчас бы купался с нами. Так нет, поперся к своей барышне.

      – Вот-вот, – поддержал Женьку Гришка Невзоров, которого под конец собрания обязали извиниться перед Зарубиным.

      – Слушай, Леха, – Кудрявцев приподнял голову и положил щеку на усыпанную прилипшими песчинками ладонь, – а он и раньше таким был?

      – Каким таким? – недовольно переспросил Хотиненко. Уж очень ему не хотелось отвлекаться от мечтаний о Поле, да и Мотьку обсуждать тоже желания не было.

      – Будто сам не понимаешь, – поддержал Кудрявцева своим рассудительным даже на пляже голосом Коля Егоров.

      – Нормальный Мотька пацан, – одним махом решил закруглить разговор Лешка, – не дрефло, не виляет почем зря. А с картиной этой… так у каждого свои примочки бывают. И девка на картине ничего… только не нашенская. Барышня кисейная. Какая она, на фиг, Ревмира? Да никакая! Ревмира должна в красной косынке быть или в гимнастерке, а не в розовом этом… Да еще цветы желтые. Добро бы красные, чтоб цвет нашенский.

      – Похоже, Лешка, тебя тоже картина приворожила, – покрутил головой Невзоров.

      – Слушай, ты, засохни, а то получишь и за меня, и за Мотьку, – Алексей говорил без злобы, но грозно. – Вот наверну так, что увинтить не успеешь.

      Гришка не ответил, и разговор сам собой закончился. Ребята разомлели и с закрытыми глазами подставляли свои тела в полное владение солнцу. А у Лешки запала в душу и никак не выходила оброненная Невзоровым фраза. Неужели его, пусть и не так, как Мотьку, приворожила эта барышня с картины? Да