Самый кайф (сборник). Владимир Рекшан

голова, на ней большие глаза, нос, уши, широкие скулы и лоб. У него широкие плечи и широкая душа.

      – Колян, – говорит мне Санька и протягивает рубль. – Мы тут всё сидим и сидим. Прикипели к стульям.

      – Здорово, Санька, – говорю я. – Мы с тобой еще не здоровались.

      – Здорово, Колян! – говорит он. – Ты сходи за пивом. Ладно?

      – Ладно. У вас на столе Манхэттен.

      – Нет, – говорит Санька. – Это пивные бутылки.

      В кармане у меня есть рубля полтора. Я тащу из буфета охапку «Мартовского». Вялая старушка убирает зеленую пригоршню пустых бутылок и вытирает пол.

      – Весна на улице, – ворчит, шаркая к дверям. – Уселись! Тоже мне. И не курите здесь.

      Пиво теплое и противное. Терпеть не могу пива. А Нинка любит. Она говорит, будто ей нравится его вкус. Сейчас сидит за столиком напротив и смотрит на меня. Теперь-то я знаю, какая она скромница.

      – Реферат завалили, – говорит и улыбается. – Зачет завтра завалим.

      – Нас вот-вот выгонят, – говорит Санька.

      – Я бы вас точно выгнал, – говорю им. – Но ты ведь первый умник на курсе. Да? Все это знают. Егор приносит очки факультету как пловец. А ты, Нинка, у них за красавицу. Все так считают. Да? Вас не выгонят. А я бы вас выгнал.

      Смотрю на ее лицо и думаю совсем не о нем, а о том, какая она есть. Как она может улыбаться, когда ночь за ночью проводит у самбиста. Может, ей и хорошо там, у самбиста, но еще и улыбаться после этого – гадко.

      – Что ты не пьешь? – спрашивает Санька.

      – Мне противно пиво. Мне противен его вкус. Я его терпеть не могу.

      – Что-то с Коляном такое! – говорит Санька.

      – Нужно следить за биоритмами, – говорит Егор. – Ты следишь, Колян? Может, они у тебя отрицательные?

      – Нет у меня никаких биоритмов.

      Вот теперь у нее другое лицо. Уголки губ, опустившись вниз, выстроили пагоду недовольства. Слишком красиво сказано, конечно. Но так мне кажется. Я доволен, что у нее стали такие пустые глаза.

      – Тогда бы и не садился к нам, если тебе все не нравится, – говорит Нинка.

      Но я сижу за их столиком. Мне пива хочется, только виду я не подаю. Сижу и сижу как дурак. Сегодня утром отжимался от пола четыре раза по двадцать пять. Руки болят теперь и грудь. Все утро тренировал «мая-гири». Стоял перед зеркалом и тренировал этот японский удар ногой. Вся надежда на него. Я знаю четыре блока и удары руками. Руки у меня слабые. Они сильнее, чем руки Саньки и руки Егора, хотя он и пловец. Но каждое утро отжимаюсь от пола и тренирую «мая-гири». Десять лет гонял на слаломе, и ноги у меня железные. Сегодня вечером у нас спарринг с другой группой, хочется победить, но руки-то у меня слабые, и зачем нужно было отжиматься от пола целых сто раз…

      …В «академичке» сводчатые потолки, а в гардеробе еще и кривые, словно усмешка, зеркала. Однорукий гардеробщик дает в долг. Возвращают ему с процентами. Проценты очень маленькие, но я не беру у него никогда, а Санька берет регулярно. Как он отдает долги – не знаю. Пиво мы на его рубли пьем. Так уж выходит.

      Санька