Земля обетованная. Андре Моруа

как это унизительно – раздеться на глазах у мужчины? И лежать перед ним совершенно голой, отданной ему на растерзание… О, какой ужас, какой ужас!

      Клер с легкой жалостью поглядывала на мисс Бринкер, расстегивая свое розовое платье.

      XII

      После проведенного в Париже месяца и опьяняющего удовольствия пленять сердца, Сарразак показался Клер убогим и тусклым. Представления о жизни, которые сформировались здесь у Клер, теперь выглядели наивными и ложными. Она осознала, какое бесконечно малое место занимают ее родители в общем миропорядке. Дядя Шарль и Сибилла стояли в гораздо более завидном ряду, но и они были всего лишь скромными пешками в игре, чьи главные фигуры находились где-то в заоблачных высях. А сможет ли она, Клер Форжо, выиграть главную партию своей жизни? Она часами смотрелась в зеркало, с холодным беспристрастием изучая свое лицо. То, что она способна привлечь внимание некоторых мужчин, не вызывало у нее сомнения. Но удастся ли ей одержать победу над героем, достойным ее грез, который вырвал бы ее из этого чудовищного убожества? И если это не удастся, к каким иным средствам ей придется прибегнуть? Клер со снисходительной и чуточку презрительной насмешкой вспоминала строчку из своего детства: «Я хотела бы стать святой, королевой иль куртизанкой»…

      Королевой? Но для этого пришлось бы соблазнить какого-нибудь короля, и, хотя Клер понимала слово «соблазнить» чисто символически, она не знала, выпадет ли ей в жизни такой шанс. Куртизанкой? Теперь она понимала, что это значит, а разговоры, услышанные в Париже, привели ее к заключению, что многие женщины, слывущие «порядочными», на самом деле и были куртизанками.

      «Сама Клитемнестра не задумываясь продала бы меня, если бы сумела, – думала Клер. – Притом очень дорого… Законным образом… С помощью церкви… Но обязательно продала бы. И Агамемнон сказал бы с милой довольной улыбкой: „Кажется, подул благоприятный ветер, который принес черепицу на мою кровлю“. И Калхас совершил бы свадебную церемонию. Очень красивую церемонию. И швейцарский гвардеец торжественно прошел бы по нефу, стуча алебардой по плитам. Да, это был бы весьма торжественный и благопристойный рынок. А вечером, как говорила мисс Бринкер, мне пришлось бы лежать голой, сдавшись на милость покупателя. Но молодой девушке не пристало говорить о таких вещах и даже думать о них. Сама мисс Бринкер высказала это в приступе истерии. Так уж устроен мир…»

      Оставалось одно – стать святой. Клер была верующей католичкой и соблюдала все церковные обряды, хотя и не очень усердно, в чем и упрекала себя. Она еще не отказалась от мысли о чистой, нежной, неземной любви, такой нежной и непорочной, какая соединяла рыцаря и даму – Возлежащих на могильной плите. И ей часто доводилось писать об этом стихи для себя самой, в своей красной тетради:

      За прялкой девушка в затерянных мирах

      Блуждает мысленно, и тяжелеют веки.

      Ей снится долгий сон о верном человеке,

      О каверзных сетях, внушающих ей страх,

      О том, кто доблестью врагов повергнет